Дракон среди нас
Шрифт:
Тархим неожиданно сделал шаг назад, словно смущали его прямо здесь и сейчас, а Йеруш спросил:
— При чём тут загадки?
Эльфка махнула рукой, словно говоря: «Ничего ты не знаешь, Йеруш Найло, что толку на тебя время тратить», забрала своё ведро и побрела к дому.
Йеруша дёрнула за рукав румяная баба в тёплой куртке и красном шерстяном платке.
— Странности у нас случаются! Бывают странности! От мужик мой трезвый ходит уж который день! Чего это он? Может, его химьяк прикусил, а?
Люди окружали Йеруша и Тархима.
— А вы сами-то откуда?
—
— Ардан Нурей с рынка ворует коровью срань! Приходит с мешками по ночам и крадёт!
— А вы воду будете возить, или чего?
— От мне третьего дня камень в лепешке попался. Откуда камень, когда сам тесто месил?
— Дождя нет уже дней двадцать! Вся небная вода в бочках вышла давно! Чего ж страньше по осени!
— А ночью голая девка ходит меж домами и поёт!
— Какая ещё голая девка? Ты ври да не завирайся!
— А я и не завираюсь!
Йеруш вцепился сразу в обе мочки ушей и сильно их сжал, чтобы не завопить в голос. Пальцы у него были ледяными, а в голове стучало отчаянное: «Я сплю. Я просто сплю и мне снится придурочный сон. Сейчас я проснусь, мы с Илидором полетим в Лиски, всё сложится прекрасно, мы найдём Фурлона Гамера, я получу работу и… Тогда я, кажется, снова окажусь на этой улице среди сумасшедших!»
— Илидор, сюды подь! — махнул рукой Клинк.
Дракон как раз уложил последнее полено в дровницу у камина и отёр лоб рукавом. В волосах его запуталось несколько кусочков коры, щёки раскраснелись, новая рубашка выглядела так, словно Илидор в ней рубил лес. Весь.
— Подь сюды, помоги передвинуть кой-чего, — повторил Клинк и потопал вперевалку к стене с выдвижкой.
Дракон рыбкой поскакал вслед за Клинком, от нервозности принявшись было напевать «А за деревом де-ерево», но тут же оборвал дурацкий прицепучий напев. И через пару мгновений снова поймал себя на нём: «А за деревом де-рево-о»…
Скопидом громыхнул засовом, и дракон мимовольно вытянулся стрункой, выслушивая и всё не слыша голос Такарона там, где дверью. Она открылась с торжественно-потусторонним скрипом и явила за собой темноту.
Изнутри пахнуло прогоревшим жиром и почему-то воском. В глубине помещения высилось, раскидывалось, раскладывалось в пространстве что-то пока неразличимое, тянуло к себе, ворчливо мурчало на грани слышимости.
Илидору пришлось довольно долго заправлять светильники маслом под руководством Клинка, погибая от желания хотя бы посмотреть на выдвижку внимательно и не подавая в том вида, не поворачивая к ней головы, поскольку он понимал: если взглянет на гномские изподземные вещи хотя бы мельком, то уже не сумеет отвести глаз.
Потом они с Клинком выносили небольшую, но тяжеленькую лавку в зал харчевни. Потом Илидор под присмотром Скопидома смазывал дверные петли.
И когда дракон уже совсем изнемог от неудовлетворённого любопытства, уже почти слышимо ворчал и почти заработал зажим в шее, пытаясь не вертеть головой, Клинк расплылся в улыбке.
— Ну ладно, ладно, иди погляди!
И пошёл к выдвижке
Илидор медленно шёл-скользил к выдвижке, и с каждым шагом его всё полнее его накрывало дичайшее, до кома в горле разочарование. Чем яснее выступали из темноты доспех и секира, тем точнее дракон понимал: он не чувствовал эти вещи вовсе не потому, что он утратили связь с камнем. Да предметы и не способны её утратить, ведь это не гномы-вершинники новых поколений, которые рождаются за пределами отца-горы, нет, — предметы одинаковы раз и навсегда, они не способны утерять связи с породившей их горой!
Просто эти предметы из металла и кожи никогда не имели связи с Такароном. Они не были созданы подземными гномами-мастерами из руды отца-горы.
И доспех, и секиру сделали наверху. Притом, верно, не двести лет назад, а менее сотни — слишком уж хорошо сохранился нагрудник. Быть может, именно знаменитый на все Лиски кузнец — дед Клинка Скопидома и выковал этот доспех и эту секиру, а потом придумал историю про наследие героического предка из подземий — и теперь, спустя сто лет, его собственные потомки знать не знают, что это неправда.
Клинк Скопидом, как прежде его отец, просто повторяет историю о сохранившихся вещах Хардреда Торопыги, который вышел в надкаменный мир из подземий.
Дракон шёл к фальшивому гномскому постаменту медленно, скорбно и, кажется, ужасающе долго, и тихо шуршал мелкий сор под его ногами. Выдвижка — фальшивка. И Клинк об этом даже не подозревает, ведь Клинк стоит рядом с последней зажжённой лампой и смотрит на Илидора с гордостью, словно спрашивая: «Ну, видал?».
Хардред Торопыга никогда не видел выставленных тут вещей. Или это действительно его вещи — просто Хардред не был первым надземным гномом своего рода, или Хардред тоже родился вершинником. Мало ли о чём говорят семейные побаски двухсотлетней пыльности, ведь для людей, гномов, эльфов два века — огромный срок. За это время у них сменяется десять поколений, и за такой вереницей лет можно припрятать какие угодно выдумки.
Потемневшими глазами Илидор разглядывал нагрудник и с досадой думал, что мог бы сделать отменную карьеру оценщика где-нибудь на севере, в неподалёких от Такарона краях. Безошибочно и мгновенно дракон отделял бы вещи, действительно созданные гномами из руды Такарона в подземьях, от вещей, созданных вершинниками или не гномами вовсе.
Когда Илидор, чмыхнув носом, отвёл взгляд от секиры и доспеха — безусловно, главных вещей на выдвижке — брови его дрогнули в удивлении, крылья плаща подобрались, в груди сильно толкнулось сердце. Дракон наконец увидел невзрачный, затрёпанный, очень старый кожаный хорунок, лежащий на плоском камне вроде тех, которыми мостили улицы городов. И дракон встрепенулся, и глаза его заблестели: Илидор понял, что поторопился считать ложью всю историю Хардреда.