Дракон среди нас
Шрифт:
Всё это время у Йеруша было ощущение, будто за ним следят из темноты Тархим, стражие, ратушные писари, уличные нищие, мыши и жвара знает кто ещё. Теперь его отсекли от Тархимов закрытая дверь, темнота, запах дерева и тёплой пыли, который жил в дровяльне.
Он слышал, как шуршит мелкий сор под ногами Илидора, снова грюкает замок на двери, глухо звякает поставленная на пол лампа. А потом вдруг, внезапно, хотя ничто не предвещало, почувствовал, как ладони Илидора впечатались в поленницу, почти касаясь его бёдер, и очень драконий голос жарко проворковал ему в шею:
— Как славно, что ты решил разделить со мной этот топчан!
Йеруш,
Потом всё враз исчезло, и дракон обычным голосом спросил откуда-то сбоку:
— Как ты себе это представляешь, на самом деле?
Йеруш открыл один глаз. Илидор развалился на топчане, разбросав по нему крылья, и глядел насмешливо. У Найло как-то вылетело из головы, что топчан в дровяльне один.
— Я могу спать стоя! — горячо заверил он. — Как боевая лошадь!
— Ты боевой балбес, Найло, — с чувством ответил Илидор.
Топчан он всё же уступил Йерушу, а сам свернулся бубликом на полу в драконьем облике. Найло, согнавший Илидора с его законной лежанки, чувствовал себя неловко, но не настолько, чтобы возвращаться в спальный дом, близ которого толпами бродят Тархимы.
Найло вытянулся на топчане со страдающе-счастливым стоном, дракон потушил лампу и неожиданно для себя спросил почти невидимый в темноте тёмный ком:
— Скучаешь по своей приличной эльфской жизни?
— М-м, — ответил Найло.
Дракон думал, что продолжения не последует, поскольку ответа-то вопрос не предполагал, но спустя пару мгновений Йеруш переспросил:
— Скучаю ли я по жизни, в которой не нужно мёрзнуть, мокнуть и бесконечно одолевать пешком безумные расстояния? Говорить с тупыми людьми, что-то им доказывать? Хм. По окружению умнейших учёных, об которых можно бесконечно точить свой разум, с которыми интересно спорить, которых всегда стоит послушать. По возможности проводить опыты, читать, писать, размышлять или ехать с исследованиями в ёрпыльную даль, когда захочется ехать. Хм-м. По приличной одежде и непромокающим ногам. По булочкам из белой муки, оленьему мясу, сладкому красному вину. По собственной комнате и тёплому отхожему месту со сливными трубами.
Илидор в темноте улыбался. Йеруш умолк, и было слышно, как он ворочается на топчане.
— Я не знаю, скучаю по всему этому или нет. Мне сейчас есть чем заняться, и все мои чувства направлены на цель, ты понимаешь, а остальное, наверное, не очень важно. Я пойму, соскучился ли по своей приличной эльфской жизни, когда мы вернёмся в Ортагенай.
Илидор на это «мы» изогнул несуществующую в драконьей ипостаси бровь и состроил язвительную морду, но Найло не мог увидеть этого в темноте. Он завернулся в одеяло, заснул почти мгновенно и впервые за последние несколько дней спал без тревожных сновидений.
Проснулся Йеруш ни свет ни заря и тут же растолкал Илидора. Очень-очень сильно пекло встретиться с Брантоном и узнать наконец, куда делся Фурлон Гамер после посещения этого замечательного города.
Пробыв тут несколько дней, Найло скорей понимал Фурлона, который ушёл, чем Брантона, который остался. Какого хрена тут делать приличному магу сживления, в самом-то деле? Маги с такой неординарной специализацией обычно оседают в местах с развитой чего-либо добычей либо
Но чем занимается маг сживления в Лисках — Йеруш не мог понять.
Недоумение его разрешилось довольно быстро: в Лисках маг сживления Брантон занимался шарлатанством пополам с бессовестным надувательством, притом очередь перед его дверьми выстроилась такая, что сперва Илидор и Йеруш решили, будто перепутали адрес и в этом доме раздают бесплатную похлёбку.
Задав несколько осторожных вопросов и прислушавшись к разговорам в очереди, они выяснили, что маг Брантон берёт плату за гадания, ворожение, толкование снов и другие подобные вещи. И веры ему много, поскольку он маг обученный, а не кто попало, и пришёл в город из самого издалека, стало быть, мир повидал и набрался мудрости, не смотри что сам ещё молод. А главное: посетившие его люди обыкновенно бывают очень довольны. Перед многими открываются новые смыслы прожитого, приходит иной взгляд на повседневье и становится в целом спокойней на душе. Потому люди приходят к Брантону снова и другим советуют поступать так же.
— Какая любопытная трансформация, — пришибленно отметил Йеруш, незаметно для себя перейдя на высокий штиль знаткости.
— И что мы предполагаем с этим делать? — спросил дракон, так оценивающе разглядывая очередь, словно примерялся, кого тут нужно съесть первым, чтобы остальные тут же разбежались и освободили подходы к дому.
Ясно же, что если встать в череду ожидающих, то простоишь тут до следующего рассвета.
Пройдя вперёд, они увидели установленный у двери навес и под ним столик. За столиком сидела эльфка, к которой обращались люди, дождавшиеся своей очереди. Йеруш длинно и скорбно вздохнул, прошипел себе под нос что-то вроде «Как же я это ненавижу» и спросил Илидора почти жалобно:
— Если я тебя попрошу отвернуться и заткнуть уши, ты же этого не сделаешь?
— Да с чего бы? — поразился дракон.
— А если я попрошу занять место в очереди и подождать меня там?
Илидор вместо ответа сложил руки на груди и уставился на Йеруша выжидающе. Что-то было героически-надрывное в непопогодно одетом, замотанном в ярко-рыжий вязаный шарф драконе, в его заострившихся скулах и воинственно сияющих, нахально-кошачьих глазах.
В общем-то, Йеруш понимал, что спрашивать ни о чём не стоило, он просто оттягивал момент неизбежности и настраивал себя так, чтобы выпустить на волю не слишком много банкирских найловских фокусов. Чтобы только хватило на эту эльфку у входа.
— Ладно. Ладно. Хорошо. Можешь смотреть, если у тебя совести нет, Илидор.
Дракон изогнул разлётистую тёмную бровь как-то нарочито паскудно, подтверждая, что совести у него нет совсем. Но Йеруш уже не смотрел на Илидора. Йеруш ушёл в себя и там тщательно, осторожно, на волос за раз отпускал найловско-банкирский поводок.
Хрупнула-удлинилась шея на расправившихся плечах, гордо уселась на этой шее дурная голова, взгляд заледенел, как лужица воды под неумолимым шагом зимней стыни, расслабился-изогнулся рот, тело вытянулось элегантно-властной стрункой, поднялась к поясу одна ладонь, сложенная в какую-то неповторимую ступенчато-утончённую композицию пальцев.