Драконовы сны
Шрифт:
— Который?
— Этот, — Орге указал на тот, что был ближе к западу.
Жуга сбросил с плеч мешок и принялся разматывать веревку. Хансен с интересом осматривался вокруг.
— А ничего вид отсюда, — наконец заметил он. — Жаль только, что туман. Стены от ветра закрывают, кратеры не дают проходы завалить… Ты уверен, что нам нужно лезть туда?
— Уверен, — Орге ухватился за другой конец веревки и принялся помогать. — Если присмотреться, там видны следы. Да Ашедук мне сам рассказывал, через какую дырку надо лезть.
— Послушай, Орге, — слегка запинаясь, сказал Жуга. — Почему же все-таки ты с ним не пошел?
— Не
— Ну-ка, помоги.
— Ну, что, — многозначительно взглянул на травника Хансен, — ты все еще думаешь, что им нельзя доверять?
Жуга не смог ответить, лишь покраснел и молча стал карабкаться наверх, чувствуя, что ему только что преподали очередной урок.
Они закрепили веревку за большой валун и перебросили другой ее конец через край отверстия. Двараг подергал за нее, проверяя на прочность, и первый полез вниз. Из черной глубины тянуло влагой и теплом. Некоторое время гном шуршал и чертыхался в темноте, потом откуда-то издалека до травника и Хансена вдруг донеслось негромкое: «Спускайтесь, здесь ступеньки». Травник сбросил в отверстие оба мешка и полез следом. К тому времени, когда спускавшийся последним Хансен ощутил под ногами ровный камень площадки, Орге и Жуга уже успели осмотреться. Узкое отверстие кратера давало достаточно света, но снаружи быстро темнело. Однако и этого хватало, чтобы разглядеть бугристые неровные стены, россыпь камешков и стертые уступы старой лестницы, уже давно утратившие всяческое сходство с таковой. Вулкан потух, должно быть, сотни тысяч лет тому назад. Камень под ногами казался непоколебимо прочным. Не чувствовалось ни запаха серы, ни особого тепла. Лава под ногами была старая и потрескавшаяся.
Веревку оставили.
Подобрав свою поклажу, все трое направились в глубину горы. Вскоре снаружи стемнело совсем. Еще в хижине Жуга перетопил на свечки все свиное сало, использовав на фитильки остатки дратвы. На всякий случай прихватил и жирник, отыскавшийся в хижине. Огонек свечи чадил и трепетал. Край лестницы обрывался в бездну меньше чем в двух шагах от стены. Смотреть в темноту не хотелось.
Казавшийся почти что бесконечным спуск закончился в огромном зале, очертания которого скрывала темнота. Все трое так устали, что буквально валились с ног. Жуга прошелся вдоль стены, угрюмо созерцая череду входных отверстий — старая гора была источена, как трухлявое дерево. Хансен нерешительно покосился на мешки.
— Заночуем прямо здесь или поищем, где получше?
— Здесь везде одинаково, — гном сплюнул. — Разве только в глубине чуть-чуть теплей. Тащите одеяла.
Жуга насчитал восемь проходов, после чего остановился и повернул назад.
— Если Ашедук ушел туда, — сказал он, — то нам его не отыскать.
— Не впадай в панику, — гном стащил с ног башмаки и теперь сидел, разминая пальцами уставшие ступни. — На верхних горизонтах разветвлений особенно много. Это чтобы не бродили чужаки. Опять же, стражу выставлять не надо.
Жуга с сомнением покосился в сторону туннелей.
— Однако так и в самом деле затеряться недолго. Не хотелось бы соваться туда наобум. Ты в самом деле сумеешь отыскать дорогу?
— Не беспокойся. Я вас выведу, если меня, конечно, не прихлопнут.
— А
Орге смерил его пристальным взглядом, чуть прикрыв глаза на огонек свечи. В кромешной тьме зрачки дварага казались двумя темными провалами.
— Значит у вас теперь есть повод прикрывать мне спину, — наконец сказал он. — Что делать! Оставляйте метки: делайте следы, коптите стену. Что угодно делайте, лишь бы запомнить путь. Воспользуйтесь своим уменьем, наконец, волшебники хреновы. Как рты кому-то затыкать, так первые.
Хансен потупился. Ничего не ответил.
Они распаковали провизию и в молчании перекусили вяленой бараниной и сваренной загодя, теперь уже — холодной кашей, после чего стали укладываться на ночлег.
— Он был душой нашего отряда. Основой. Фундаментом. Я тогда не понимал, я думал о совсем другом. Но остальные были не в счет: Орге был проводником, а я, ну просто… Просто шел. Я только сейчас понимаю, что он значил для меня. Это как рука или нога — не очень-то их замечаешь, когда они есть. И ты… И только ты со мной теперь. Наверное, ты не понимаешь меня. Не знаю, откуда он брал силы, чтоб смеяться. Ерничал. Грустил. И всякий раз поддерживал меня, когда мне было худо, думал за меня, не спал, когда мне не спалось. Зачем — не знаю. Он обещал мне стать моим учителем, но я никогда не замечал, как он меня учил. А он меня учил все время, постоянно. Вильям когда-то говорил: бумага стерпит. Был наверное, прав, дурацкий рифмоплет. Бумага стерпит, да, бумага все запомнит. А как мне вспомнить то, что он мне говорил?
Три дня мы шарахались по этим чертовым подземным лабиринтам. Все свечки догорели. Кончилась еда. А мы все шли и шли… Ах, Олле, Олле, маленький подлец! Я долго думал, что же означает тот его ответ, что, мол, следующую ночь мы встретим в темноте. Ну, да, а где ж еще? — подумал я, ведь глупо было ожидать чего-нибудь другого. Но как я мог забыть, что все его ответы на самом деле означали совсем не то, что мы в них слышали! Совсем не то… Ты слушаешь меня? Скажи же что-нибудь!
Ведь ты же слушаешь?
Ответь…
— Эй, кто здесь? Жуга, это ты, что ли?
— Я.
Зашуршало одеяло. Хансен сел и вытаращился в темноту.
В тесном закутке, где этой ночью троица расположилась на ночлег, было сухо и тепло. Десятки верст запутанных подземных коридоров остались у них за спиной. Силуэт травника едва заметно выделялся на фоне сероватого мерцания, как утверждал Орге — светящейся краски, нанесенной здесь на стену скафенами. Хотя Жуга не исключал возможности, что это вполне мог быть какой-нибудь светящийся лишайник. Все могло быть в этих пещерах — все, что можно, и чего нельзя было придумать.
Все могло быть.
— Ты не спишь?
— Не сплю.
— Какого черта… — он отбросил одеяло. — Нет, ну это совсем никуда не годится! Третью ночь сидишь без сна. С ума сошел? Ложись сейчас же.
— Чего ворчишь? Вам же лучше. Лишний раз на карауле не стоять. Я ж говорю, что это у меня всегда так. Только не вздумай колдовать, чтоб я уснул — я все равно почую.
— Да уж, почуешь, это точно… — Хансен потер шею тем странным жестом, при котором Жуге всякий раз на память приходили старый дом и тамошний подвал, и передвинулся поближе. — Что тебе теперь-то спать мешает?