Драконья оспа
Шрифт:
Юрка двигается сильно и быстро. На его подбородке поблёскивает пот. Дыхание короткое и рваное, толчками. Примерно такими же, какими он проникает в Олю. И та, совершенно бездумно, стискивает ногами его тело. А руками хватается то ему за плечо, то за край подушки. Сильно вдавливаясь в неё затылком.
Внутри — ураган. В между бёдер нарастающее возбуждение, граничащее с чём-то тяжёлым и влажным. Наплывающим и обещающим что-то.
Стоны уже не получается сдерживать. Разве что ненадолго — пока их накрывают сверху поцелуями. Жадными и напряжёнными, с каждым разом более глубокими. Пока желание слиться
Стиснуть друг друга, не обращая внимания на физический дискомфорт. Вдохнуть запах тела. Ощутить, как скользко стало внизу. Как сильно и призывно там бьётся пульс. Как он нарастает, сосредотачивая всё внимание на ощущениях. На жадности. И на желании оргазма.
Юрка сбивается с ритма. Движения его становятся сильными и резкими. Рваными. Почти отчаянными. Оля изо всех сил стискивает его. Всем, чем может. Зажмуривается, в напряжении сосредотачиваясь на ускорившемся до бесконечности пульсе, Юркиной тяжести, его сильном, уверенно теле.
Ещё… немного…
Бесконечно долгая секунда, будто замершее время… И разрешение. Потряхивающее тело и чуть ли не выворачивая наизнанку душу. Оставляющее после себя напрочь сбитое дыхание и струящееся по венам счастье.
Юрка, задыхаясь, перекатывается на спину. Его грудная клетка очень с сильно поднимается и быстро опадает. Висок касается Олиного плеча. У которое перед глазами ещё плывут красно-жёлтые пятна. И тело — очень ленивое. Просто эталон лени. Тем не менее движения хватает, чтобы перекинуть руку и накрыть Юркино плечо. Которое под её ладонью неспешно успокаивается. Он дышит уже спокойнее. Наверное, блаженно закрывает глаза. И неуклюже переваливается на бок. Лицом к Оле.
Теперь он — чуть ниже. Глаза закрыты, а нос щекочет дыханием предплечье. И можно обнять его уже полностью. И почувствовать, как спокойная уже рука в ответ ложится на талию. Юрка прижимается ближе. И Оля утыкается подбородком в мокрую макушку.
Ночь укутывает их в одеяло тишины. Из которого совсем не хочется выбираться. И узнавать, сколько же времени осталось до рассвета. Который для кого-нибудь может стать и последним.
Глава 17. Яблоки кислотно-витаминного цвета
— Худая вроде, а вен нету, — через слой медицинской маску, по виду будто залитой зелёнкой, проворчала медсестра.
— За худую — спасибо, — флегматично отозвалась Ольга, уставившись взглядом в невыносимо сероватый и чистый потолок. Цвет его был подобран так, чтобы малейшая точка превращалась в катастрофу — на чёрном ведь грязь заметна даже больше, чем на белом. И ни малейшей точки на ровном и холодном потолке не было. Оля с тоской припомнила муху, беззастенчиво бродячую по подоконнику. В это помещении за такое кого-нибудь непременно расстреляли бы. Потому что это — почти операционная.
Лёжа на очень неудобной каталке, она безвольно опустила руку через край и почувствовала себя куклой. Не Барби — куклой Вуду. В которую тоже беззастенчиво совали иголки все кому не лень.
Наверное, медсестра всё же немного кокетничала и принижала свои способности искать вены, потому что катетер в вену загнала так быстро и ловко, что Оля не сразу сообразила, что за синий самолётик торчит у неё на сгибе локтя.
Оля только в общих чертах представляла, что с ними там будут делать — разум всегда отказывается глубоко воспринимать пугающую информацию.
Что-то вроде прямого переливания крови со всякими приблудами, наркозом и отслеживанием, чтобы дыхательный центр мозга не отключился… Иногда проще ничего не знать о процессе. Чтобы лишний раз не себя накручивать. А то Оле уже кажется, что дыхание её стало каким-то не таким. А если бы она знала ещё и о возможном невыходе из наркоза, спонтанной остановке сердца или риске впасть в кому? Ещё она когда-то давно читала страшную историю про вирус, от которого организм умирает, а мозг — нет. И, оставаясь живым, чувствует всю боль. И всё, что с ним происходит. И остаётся в тёмной безысходности, сохраняя возможность думать и всё понимать. Что дальше — без вариантов и будет только хуже…
Н-да… Вот бы Оле так валентность металлов запоминать, как это…
Хорошо, что её уже подхватила за ножной край каталки другая медсестра и ловко толкнула к раскрытым белым дверям.
Круглый свет от белой инопланетной лампы отпечатался на сетчатке, а движения докторов выглядели спокойными и размеренными. Хотелось думать, что они-то понимают, что делать. Хотя как можно понимать, как правильно резать человека?! Ладно… Ладно… Спокойно.
Оля скосила глаза в сторону и, краем уха слыша монотонные переговоры врачей между собой, увидела Юрку. И не сразу узнала.
Уже в маске и искусственном сне. Голый по пояс. Наверное, и ниже тоже голый — но за простынёй не видно. Сердце от непонятного чувства сжалось, и стало не очень страшно. В конце концов, она здесь не одна. И даже вроде бы делает важное дело. Правда, вынужденная пассивность этого делания немного напрягает и заставляет нервничать. Подскочившее ведь давление не помешает процессу?
На Олю, наконец, надели прозрачную маску с неприятным запахом и велели считать обратным счётом от десяти. Хорошо, что она такая умная и знает, что такое обратный счёт. Жаль, правда, что так и не досчитала, застряв примерно на семи.
***
Бывают такие вещи, которые просто разглаживают что-то на сердце и заполняют светом. Такие, как например этот сад. Или парк? Кто его знает, и какая разница. Просто Оле нравится ходить по очень аккуратным тропкам, дышать сладким ароматом цветов и греться пушистым теплом, окутывающим всё насквозь.
В огромном сероватом амфитеатре читали какую-то лекцию, которой совсем не мешала спокойная, но громкая карусельная мелодия — вон там искусственные пони бегают по кругу под зелёным шатром и огоньками. А совсем рядом — непереносимо синяя линия моря, отделённая от розового песка белыми барашками пены. Цикады, оживающие в самую жару, весело запели свои монотонные песни. А по густому слою травы тёмной тенью прошёлся ветерок, обдувающий теплом лодыжки. Музыка карнавала стала отступать.