Драматические произведения. Мемуары
Шрифт:
Четвертый этап
Несмотря на тоску, охватившую меня, я обязан продолжить рассказ. О Лекуантр, если вы не пошлое орудие тайной мести! О Национальный конвент, который судил меня, не выслушав, и на справедливость которого я тем не менее возлагаю все мои надежды! О французы! Я обращаюсь к вам! Внемлите стойкому гражданину, я раскрываю вам истину, доселе таимую мной в национальных интересах и во вред собственному.
Таков ваш долг. Вспомните, как безоговорочно ставил я вопрос в прошении: если я не доказал, по-вашему, что предали родину как раз те, кто обвиняет меня, — я дарю вам ружья!Если
Набросьтесь же с жадностью, о граждане! на скуку этих словопрений! Я пишу вовсе не для того, чтобы вас потешить, но для того, чтобы вас убедить; и вы, дерзну сказать, в этом заинтересованы больше, чем я сам. Меня не в чем упрекнуть, я могу лишь потерпеть убыток на этих ружьях; вы же, отказавшись от них, не только нанесете себе огромный ущерб, но и совершите еще большую несправедливость.
Внемлите мне также и вы, рукоплескавшие ложному обвинительному декрету против меня; точно он возвещал победу, одержанную отечеством, точно по каким-то сокровенным мотивам все рады были ухватиться за предлог раздавить меня!
О мои сограждане! В этой тяжбе между мною и вами есть две стороны. Я должен доказать свою правоту, дальнейшее от меня не зависит. Но вы, обманутые лживым докладом, вы должны пересмотреть свое решение и отнестись ко мне по справедливости; ибо Франция и Европа, зрители этого процесса, в свою очередь, положат на свои грозные весы и обвинителя, и обвиняемого, и судей.
Ни один из документов, прочитанных вами, не может быть отвергнут; все они подлинны, это нотариально заверенные акты, судебные прошения и письма, оригиналы которых имеются в министерских канцеляриях. Я рисую вам день за днем, и каждый из них вносил в дело свою лепту; и чем больше я стану вдаваться в факты, тем больше надеюсь приковать ваш интерес к этому важному делу, имеющему общественное значение. Уделите же мне внимание.
На следующий день после заключения контракта, столько раз подвергавшегося неожиданным изменениям, контракта, отнимавшего у меня все, ничего мне не давая, мой нотариус сказал мне:
— Вас обманули; в этом дополнении, которое стоит после подписей и оттягивает получение вами ваших собственных денег на какой им угодно срок, так же как и в предшествующем соглашении, нет ни слова о том, что вас вынудили пожертвовать помещением на хранение ваших денег, которое было согласовано с тремя комитетами;это условие так искусно изъято из акта, что в нем не осталось и следа вашей безмерной преданности.
— Я не могу поверить, — сказал ему я, — что это сделано предумышленно.
— Я не вижу также по этому договору, — сказал он, — на каких основаниях вы сможете просить дополнительные фонды, буде они вам понадобятся, или даже получить ваши двести тысяч флоринов, если на месте нынешних министров окажутся люди недоброжелательные. Я вижу, вас провели и, от уступки к уступке, заставили подписать акт, налагающий на вас тяжкие обязательства; еще более тяжкие, чем они посмели сказать, поскольку в нем даже не упоминается, почему вы пошли на жертвы, до такой степени извратившие смысл договора.
Я вернулся домой, убежденный, что совершил ошибку. Я трижды был захвачен врасплох неожиданными изменениями, внесенными начальником управления, который был докладчиком. Но министры вели себя так порядочно! — думал я. Неужели они откажутся подтвердить, что я вел себя как патриот и человек бескорыстный, принеся собственную безопасность в жертву интересам ведомства? Неужели они забудут свое обещание воздать
Напишу им, не откладывая. Их поведение покажет, причастны ли они в какой-либо мере к нанесенному мне ущербу, входило ли в их намерения оказать услуги партии, именуемой «австрийской», и помешать доставке ружей, задерживая мои деньги, без которых я не могу сделать ни шагу, и оставляя меня без каких бы то ни было доказательств того, что я пошел им навстречу и, по первой их просьбе, оставил у них в руках мои капиталы! Сердце мое сжимало, как тисками. Я взял перо и составил следующее письмо, исполненное трепета:
«Господам Лажару и Шамбонасу, военному министру и министру иностранных дел.
20 июля 1792 года,
Господа!
Договор, только что заключенный между вами и мной относительно шестидесяти тысяч ружей, столь несправедливо задерживаемых в Голландии, дал вам новые доказательства того, что я продолжаю самоотверженно поступаться собственными интересами ради служения родине.
Вы настаивали, господа, на том, чтобы я принес в жертву нынешним нуждам военного ведомства обусловленное ранее помещение на хранение у моего нотариуса, вплоть до окончательного расчета, той суммы, которую мне должны, в силу того же самого договора.
Господа, ружья, купленные и оплаченные мною наличными вот уже четыре месяца тому назад; чрезвычайные расходы, вызванные гнусным запретом, наложенным на оружие голландцами; займы, которые вынудило меня заключить на тягостных для меня условиях отсутствие средств, необходимых для ведения моих дел, — все это делает для меня совершенно необходимой уверенность, что мои деньги будут мне возвращены. Предпочтение, которое мой патриотизм оказывает Франции, уступая ей оружие в кредит и по самой низкой цене, в то время как наши враги непрерывно мне предлагают рассчитаться за него наличными по расценке, почти вдвое превышающей вашу (чему у вас есть все доказательства), дает мне, я полагаю, право требовать обусловленного нами ранее помещения на хранение денег, которые мне причитаются, как это следует из позавчерашнего договора: ведь счел же г-н де Грав необходимым потребовать от меня при выдаче мне первого аванса обеспечения его моими пожизненными контрактами;но вы, господа, выразили желание, чтобы я поступился моим правом, пообещав, что военное ведомство придет мне на помощь, буде мне понадобятся новые средства для ведения дел еще до истечения предусмотренного срока окончательного расчета;и я принес эту жертву.
Перечитав спокойно договор, я не нахожу в нем и следа ни моей уступки, ни ваших обещаний на этот счет.Что представлю я в подтверждение министрам, могущим сменить вас, господа, если вы не дали мне никакого документа, который, упоминая о моей добровольной жертве, послужил бы мне рекомендацией в их глазах?Поэтому я прошу вас, господа, обсудить и решить совместно с начальником артиллерийского управления, который был докладчиком по этому делу и в связи с высказываниями которого относительно теперешних нужд военного ведомства я и отказался от обусловленного ранее помещения денег на хранение, повторяю, я прошу вас, господа, благоволите обсудить, в какой форме может быть мне дан документ, который поможет мне получить, буде возникнет необходимость, денежное воспомоществование, обещанное вами?