Dreamboat 1
Шрифт:
– Стреляю я посредственно, - попробовал уклониться Северианов, но капитан его увертки не принял.
– Десять человек из двух наганов, не перезаряжаясь, это посредственно? В таком случае предлагаю пари. С пятидесяти шагов, на коньяк.
Очень не хотелось Северианову соглашаться, но общество уже почувствовало вкус состязания и развлечения, Филиппова горячо поддержали, даже дамы были целиком за. Тут же отмерили расстояние, расставили пустые бутылки. Принять участие в пари захотели все, и очень скоро рядом с самоваром загрохотали выстрелы, сопровождаемые смехом и веселыми голосами. Филиппов, стоя в картинной позе стрелка: боком, согнув правую руку в локте, левая за спиной - бил уверенно, бутылки брызгали в стороны стеклом; Жорж, обнажив свой огромный смит-вессон, боялся произвести неправильное впечатление, от того позорно мазал; Петр Петрович поразил все цели с небрежной лёгкостью, потом за пальбу принялись остальные. Запахло сгоревшим порохом, оружейной смазкой, азартом, страстным воодушевлением, эмоциональным темпераментом. Высокое общество преобразилось, обнажив скрытые, звериные инстинкты, потаенную суть, Alter ego.
– думал штабс-капитан, перезаряжая наган с видимым равнодушием и невозмутимостью. Стреляли они с Филипповым примерно одинаково, только капитан тщательно прицеливался, Северианов же работал навскидку самовзводом. Стремление Филиппова выиграть пари было слишком велико, и Северианов позволил ему это сделать, во время очередного выстрела чуть-чуть резче, чем нужно, надавив на спусковой крючок револьвера и лишь оцарапав пулей бутылочный бок. Филиппов счастливо торжествовал, а Северианов незаметно рассматривал гостей. Не понравилось ему их недавнее соревнование, потасовка с Мараевым, весьма сильно не понравилось. Словно грамотно срежиссированный сюжет, постановка. И расспросы про засаду чекистов. Всё напоминало скрытую проверку, ненавязчивое пальпирование. Мария Кирилловна очень кстати начала любопытствовать, Сергей Сергеевич покрасоваться решил. Все получилось как бы само собой, заподозрить чужой интерес невозможно. Сам Мараев вряд ли додумался бы, кто-то незаметно и ненавязчиво направил его энергию в нужном направлении, использовал болезненное самолюбие промотавшегося помещика. Кто-то из присутствующих. Кто? И что он, Северианов, знает о них? Да ничего, практически. Информации недостаточно, гадать бесполезно, остаётся контрнаблюдение, подмечание за собравшимися различных странностей.
Пользуясь тем, что гости увлечены бесполезным и даже весьма вредным занятием, Мария Кирилловна подсела поближе к Насте и спросила.
– А Вы где остановились, Настенька?
– Сняла небольшую комнатку на две недели.
– И как Вам?
– Весьма даже неплохо. Я ведь ненадолго здесь, только найти Виктора, а дальше - жизнь покажет.
– И совершенно напрасно, - сказала Мария Кирилловна.
– Что это за безрассудство: комнату снимать. У какой-нибудь голытьбы, вероятно. Я вот что решаю: перебирайтесь-ка Вы сюда. Места у меня много, не стесните, а Вам гораздо привольнее здесь будет, чем по съёмным углам мыкаться. Честное слово, даже не пытайтесь возражать!
– Но мне нужно бывать в городе...
– Совершенно ничего страшного! Лошадь и коляска у меня имеются, простаивают без дела совершенно, а Пантелеймон будет Вас отвозить в Новоелизаветинск и возвращать обратно, - как о чём-то решенным заявила Мария Кирилловна.
– Пантелеймон!
– громко прикрикнул она, - Ты понял?
Верный слуга барыню ответом не удостоил, лишь вальяжно кивнул. Не слишком Насте хотелось жить в усадьбе Марии Кирилловны и зависеть от прихотей ее и Пантелеймона, но перечить она не посмела: в конце концов, все, что ни делается - к лучшему.
– Пётр Петрович, Вы поняли?
– перекрикивая грохот пальбы, громко позвала Мария Кирилловна.
– Настенька остаётся у меня в гостях.
Пётр Петрович лишь изящно улыбнулся одними губами и с хитрым прищуром оглядел Настю.
– Всецело подчиняюсь Вашим желаниям, дорогая Мария Кирилловна. Вы же знаете: Ваш приказ - для меня закон!
– Решено!
– Мария Кирилловна несильно, но весьма энергично шлёпнула ладонью по столешнице.
Стрельба между тем затихла сама по себе, гости вернулись к столу, разгоряченные, распаренные, весьма довольные. Даже Сергей Сергеевич поглядывал на Северианова с лёгким дружелюбием, остальные ощущали некое единение, благожелательность и то, что принято называть чувством локтя. Беседа приобрела более раскованный характер, Пётр Петрович заговорщицки подмигнул Северианову:
– Похоже, Вы понравились Марии Кирилловне. Это дорогого стоит, поздравляю.
Глава
Очередная облава в Дозоровке дала улов богатый, но несолидный. То есть, похватали много, но в основном, это были недовольные возвращением старого режима рабочие, дезертиры, уголовники и просто попавшиеся случайно. Если среди них и находились подпольщики, то самые никчемные, шушера, мелочевка, из тех, что только разговоры разговаривать могут, брюзжать и сетовать, ругать самодержавие, ну в самом исключительном случае, расклеят на заборах либо стенах домов прокламации и вряд ли способные на вооруженное выступление. Для профилактики, конечно, облава - дело полезное, но крупная рыба опять миновала раскинутые контрразведкой сети. Между тем агентура доносила Петру Петровичу Никольскому, что в последнее время активность большевистского подполья усилилась. Вчера господин подполковник имел весьма сомнительное удовольствие читать новоиспеченную
"Товарищи. Читайте и передавайте другим!
Рабочий сбросил с себя цепи, в которые заковал его полицейский порядок. Солдат стал свободным гражданином. Среди мирового варварства и озверения мощно прозвучал голос российской революции: "Мир и братство народов".
Товарищи! Вам не известно, что творят Ваши начальники, скрываясь за Вашими спинами? Вы, проливающие свою кровь, думаете, что боретесь за счастливое будущее, за свободу. Вы доверили власть людям, закаленным до мозга костей царским режимом, не признающим никаких свобод и требующим беспрекословного им подчинения.
Товарищи! Вы доверчиво кладете Ваши головы в пасти львам. Известно ли Вам, чего добиваются эти люди, не признающие никаких свобод? Путь ими уже избран без Вашего согласия. Новоелизаветинская тюрьма и арестные дома переполнены. Подлым и низким путем, без объяснений нас сажают в тюрьмы, расстреливают, пытаются запугать, сломить сопротивление. Знаете ли вы, что контрразведкой уже заказаны 5000 кандалов? Для кого их готовят? Конечно, для тех, кто мешает им добиваться своих целей.
Вы, рабочие и фронтовики, нужны им как пушечное мясо для достижения их целей. Не Ваши интересы защищают они, а только свои!
Но рано торжествует контрреволюция свою победу. Пулей не накормить голодных. Казацкой плетью не стереть слезы матерей и жен. Петлей не высушить моря страданий. Штыком не успокоить народов. Генеральским окриком не остановить развала промышленности..."
Словесной изящностью текст прокламации явно не страдал и был даже изрядно наивен. Особенно Петру Петровичу понравился пассаж про заказанные контрразведкой 5000 кандалов. Однако, прокламацию будет читать не такой почитатель изящных литературных пируэтов, как господин подполковник, а полуграмотный пролетарий Головатинского завода либо солдат гарнизона, вчерашний крестьянин, для которого сии фразы и воззвания - как маслом по сердцу. Агент сообщал, что подпольный комитет поставил задачу на "...распространение революционных листовок, срыв мобилизации в белую армию, организацию партизанских отрядов, саботаж и забастовки на предприятиях и железных дорогах, агитацию и пропаганду среди войск, разведку боевых сил противника, подготовку общего вооруженного восстания к моменту приближения Красной Армии...". Вот так вот, ни много, ни мало! Более того, Пётр Петрович точно знал, что среди солдат агитация проводится с всё возрастающим старанием, имеет свои результаты, и, если срочно не предпринять соответствующих мер, грозит весьма неприятными последствиями.
Старая армейская мудрость гласит: "Куда солдата не целуй - везде задница". Эта поговорка весьма распространена среди господ офицеров, считающих, что у значительного количества солдат в полной мере отсутствует добросовестное отношение к прохождению службы, и свои прямые обязанности они исполняют, мягко говоря, спустя рукава. Исправить это можно только одним способом - свирепой и зверской муштрой. Гонять серую мышиную массу до седьмого пота, заставлять делать абсолютно бессмысленные вещи просто так, для "профилактики", нещадно лупцевать по мордасам, презирать, испытывая глубокое сознание своей избранности, привилегированности, благородства, превосходства над низшим классом. Солдат ведь - скотинка совершенно бесправная, голоса не имеющая, издеваться над ним вольно любому начальнику, от фельдфебеля до генерала. Однако судьба тасует карты, когда и как пожелает, и позже может сыграть весьма дурную шутку в виде пули в спину или массового дезертирства. Есть, разумеется, иной вариант - воспитывать солдат личным примером, считать их равными себе, заботиться о них, полагать, что оскорбляя солдата, ты оскорбляешь собственный мундир и собственную честь. Возможно, в таком случае, в бою солдат закроет от пули офицера собой, раненого вытащит из-под огня любой плотности, в походе по какому-то чуду, а вернее, негласному соглашению первую и лучшую порцию провианта предложат офицеру и, в конце концов, единодушно выберут в солдатский комитет. Существует великое множество различных способов снискать расположение, и если самый скорый - угождать, прислуживать, извиваться ужом, то самый надежный, хотя и весьма трудный и неблагодарный - отличиться делами и достоинствами.
Пётр Петрович знал доподлинно: в Новоелизаветинском гарнизоне рукоприкладство процветает: в чести порка, мордобой, зуботычины - и этим умело пользуются большевистские агитаторы в пропагандистских целях. Смазал, к примеру, штабс-капитан Волынцев по роже рядового Сидоренко за небрежное козыряние, нечёткое отдание воинской чести и пошел себе дальше, фальшиво насвистывая "Солдатушки, бравы ребятушки". Сидоренко кровь напополам с соплями из разбитого носа утирает, а рядом тут как тут, словно чёрт из табакерки, появляется некто, тоже в солдатском обмундировании и начинает: "Бьют? Мало били, надо больше? Зачем ты вообще здесь служишь? Где были у тебя руки, где твоя винтовка? Кто ж твой враг - большевики или этот, кто бьет тебе рожу?" Штабс-капитан Волынцев уже и думать забыл о произошедшем инциденте, тем более что для него-то это вовсе не инцидент, а вполне рядовое событие, никакого внимания не заслуживающее, а вокруг побитого уже собираются товарищи, кивают, сочувствуют. А среди них - и бывшие красноармейцы, мобилизованные из военнопленных, которые, авторитетно поддакивают: в Красной Армии подчиненных не бьют. Агитатор же знай, подливает масла в огонь: перебежчиков большевики не расстреливают и в тюрьму не сажают, а отпускают по домам. При появлении рядом офицера такой разговор, разумеется, прерывается. Но цель достигнута: люди расходятся с определенным настроем: не воевать с большевиками и при удобном случае перебежать на сторону войск Красной армии. В сознании у каждого остаётся замечательная картина: Сидоренко с разбитым носом и убедительные доводы подпольщика, что большевики не "изверги", какими их представляют господа офицеры. Несколько похожих случаев - и пожалуйста: солдаты массово готовы перейти к красным. Куда это годится.