Dreamboat 1
Шрифт:
Вкусно потянуло дымом, ароматом тушащейся в овощах баранины, запахом благоденствия, преуспевания и сытого безделья. Солнце игриво стреляло лучиками в лицо сквозь ореховые грозди, что-то обреченно-вежливо рассказывал обступившим его слушателям Срвандзтян, не забывая при этом внимательно следить за готовящимся угощением. Пантелеймон угрюмо колдовал над самоваром; отчаянно робеющий Жорж, малиновый от усердия, помогал Марии Кирилловне накрывать на стол, расставляя бесчисленные тарелочки, блюдца, чашки. Граммофон натруженным басом выводил про "холодное прощай" и "ласковое до свиданья", а также про "счастливых грез мечты". Степенно отставив мизинец в сторону, великовозрастный студент Пармен Макарович Викентьев высокомерно пил вино из стакана, коим простолюдины пользуются
Меня схватил в объятья март,
Тепло, как поцелуи.
Капель же, как вдали набат,
Стучит себе ликуя.
Я, кажется, готов забыть
Куда же я шагаю,
Отбросить надоевший быт,
И жить, стихи слагая.
Куплю на станции билет
На поезд, на вечерний.
Брожением весны задет,
Я все предам забвенью.
Я растворюсь среди весны,
А может, я и не был.
А дни, что прожиты, лишь сны.
Весной мне снится небо.
Дамы восхищались, хлопали в ладоши, просили еще, и Юрий Антонович, разумеется, не мог отказать:
Месяц плыл подвешенной звездою
Посреди весенней тихой ночи.
Я забыл потерянную Трою,
Может, я любил ее не очень!
Месяц плыл, не избегая взглядов,
Одинокий, бледный, равнодушный.
Торжеством проснувшегося сада
Наполняя наши горестные души.
Месяц плыл, а на земле дробились
Бесконечные его осколки.
Вот и вы в тоске застыли,
Позабывшие меня потомки.
В Средние века в рыцарской среде существовал обычай украшать стены залов оружием, отобранным у побежденного противника. В центре композиции владелец замка помещал вражеский щит с гербом, под щитом и по его сторонам располагались перекрещенные клинки, древки, фрагменты лат. Постепенно трофейное оружие сделалось предметом интерьера. На видном месте в зале ставился большой диван с подушками, за которым на стене висел дорогой персидский ковер. А уж на ковре - все, что душе угодно и на что хватит фантазии и средств: казацкие шашки и венгерские сабли, рубящие и колющие мечи, дворянские шпаги и испанские рапиры, парадно-церемониальные алебарды и боевые топорики, ковёрные кутары и индийские боевые кукри. Композиция изподобного оружия называется библо и обладает специфическим декоративным эффектом: она добавляют объема большим помещениям, а также создает некий романтический настрой. Штабс-капитан Северианов среди великолепия гостей Марии Кирилловны смотрелся грубым топором-колуном в окружении обрамленных изящными завитками, фигурными клеймами, гравированными надписями, украшенных яшмой и бриллиантами антуражных "коверных" сабель, либо атипичным кулацким обрезом среди коллекционных инкрустированных пистолетов. В одиночестве, сложив руки на груди, он замер мраморной статуей, без шевелений и каких-либо проявлений активности, молча, с ироничным прищуром рассматривая окружающих. Во всяком случае, внешне это выглядело именно таким образом. Мысли же читать никто не умеет, разве что колдуны и ясновидящие, но в таких Северианов не верил. Зачем его пригласили сюда? Явно не для того, чтобы просто приятно провести время, а с какой-то определённой целью. Какие замыслы вынашивает Петр Петрович Никольский, какую партию хочет разыграть с его, Северианова, участием? Вопросы, вопросы... Тревожное чувство опасности, угрозы. Северианов прикрыл глаза, попытался расслабиться лицевые мышцы. Он должен быть весьма доволен, что его, поросенка неумытого, пригласили в высшее общество, удостоили сего почёта, дали лицезреть почтенных, уважаемых людей... Изобразить на лице малую толику глупости пополам с неумеренным счастьем, примерно как у Жоржа, и быть готовым к любым неожиданностям...
Чинно, степенно рассаживались за столом, армянский князь с гордостью и изрядным бахвальством самолично разливал - раскладывал аппетитно пахнущее кушанье по тарелкам, сияя, как начищенный самовар. Дурящий ароматный
– Приснился мне сегодня, господа, возмутительнейший сон, - сыто улыбаясь, рассказывал Юрий Антонович Перевезенцев.
– Ужас какой-то, трепетный кошмар, клянусь честным словом! Впрочем, что рассказывать, я стихотворение сочинил по поводу этого сна, не изволите ли выслушать?
Нет, памятника себе я не воздвиг!
Загадкой он во сне явился,
Которой до сих пор я не постиг,
Мне странный сон приснился.
Как будто мне воздвигнуть монумент
На склоне в городе решили.
И вот настал торжественный момент,
А статую привезть забыли.
И с просьбой обращаются ко мне:
"Постой, пока открытье происходит!"
На постамент полез я в этом сне,
Вокруг толпа шумливо бродит.
Потом все тихо разошлись,
Забыв на постаменте статую поэта.
А я стоял, окаменев, но жив,
Прохожих равнодушием задетый.
Когда же нестерпимой стала боль в ногах,
Я спрыгнул и ушел, не оглянувшись...
Какой же бред порой приходит в снах,
Когда ночь тяжела, а воздух душен.
Каково, господа! Предурацкий и прескверный сон! Просыпаюсь - и дрожу, что твой осиновый лист на ветру.
– Статуя во сне - это аллегория, - подал голос Захар Захарович Полозков.
– Это значит, пробуждение новых потенциалов, новая жизнь...
– Совершенно справедливо!
– откликнулась Мария Кирилловна.
– Это означает, Юрий Антонович, что вскоре вы добьетесь большего, чем желали, сможете совершить очень многое из задуманного, найдете новые впечатления. Возможны даже возврат старого друга, или появление новой возлюбленной. Так что успокойтесь, не берите в голову, все просто замечательно!
– Позволю себе с Вами не согласиться, Мария Кирилловна, - надула пухлые губы Ольга Петровна Лауди, молодящаяся чопорная дама, старейшая хозяйкина приятельница.
– Статую во сне видеть - есть знак скуки и печали. А также символ неосуществленных желаний.
Внешне мягкая, Ольга Петровна имела гранитный характер, и если она что-либо высказала, то иное мнение просто не имело права на существование. - Полно, полно, не сгущайте краски, Оленька!
– замахала руками Мария Кирилловна.
– Вы так бедного Юрия Антоновича совсем в испуг вгоните.
– Во всяком случае, каковы бы ни были толкования сего странного сна, результатом стали замечательные стихи!
– с лукавым миротворством матерого контрразведчика произнес Петр Петрович Никольский.
– Кои мы имели удовольствие слушать.
– Браво, Петр Петрович!
– губы Ольги Петровны растянулись в милостивой улыбке.
– Вы истинный мудрец и большая умница. Я всегда говорила: Пётр Петрович прямо-таки волхв и примиритель. Пока он руководит нашей контрразведкой - мы можем быть совершенно спокойны.
Петр Петрович блаженного прищурился и маленькими глотками, смакуя, допил вино. Трепещущая на ветру листва бросала на лицо Петра Петровича шевелящуюся тень, оттого казалось, что мимика постоянно изменяется. Он так внимательно смотрел на Северианова, Настю и Жоржа, что грозный прапорщик привычно покраснел, Настя смутилась, Северианов же остался совершенно невозмутим, казалось, вообще не заметил взгляда Петра Петровича.
Армянский князь не мог успокоиться, топорщил усы, расхваливая собственное угощение, в этом явно переигрывая, ибо блюдо гостям понравилось, и похвальбы Свардзтяна были излишни, наоборот, вызывали известное раздражение. Князю явно не хватало такта, его не слушали совсем, или слушали вполуха, из вежливости, он злился, готовый обидеться.