Дрэд, или Повесть о проклятом болоте. (Жизнь южных Штатов). После Дрэда
Шрифт:
— Но не лучше ли было бы, — сказала мистрис Клейтон, — удержать за собой личное влияние, чтобы распространять свои мнения с большею уверенностью и безопасностью? Тебе известно предубеждение против аболиционистов; — а лишь только человек вздумает защищать уничтожение невольничества,— его сейчас же назовут аболиционистом; влияние его тогда потеряно, и он ничего не в состоянии будет сделать.
— Мне кажется, — сказал Клейтон, — во всех частях нашего штата найдётся множество людей, которые, именно из-за этого обстоятельства, говорят совсем не то, что думают и делают не то, что следовало бы им делать. Кто-нибудь должен же восстать против этого вопиющего зла, должен пожертвовать
— Есть ли у тебя какой-нибудь определённый план, чтобы приступить к этому делу? —спросил судья Клейтон.
— Первые понятия человека о подобном предмете, само собою разумеется, должны быть сбивчивы; но с своей стороны я бы полагал начать с того, чтобы восставить общественное мнение против несправедливости законов о невольничестве и через это изменить их.
— Какие же именно постановления хотел бы ты изменить? — спросил судья Клейтон.
— Я дал бы невольнику право подавать жалобы на обиды и притеснения и быть законным свидетелем в суде. Я отменил бы закон, не дозволяющий невольникам получать образование, и запретил бы разлучать семейства.
Судья Клейтон задумался.
— Но каким образом полагаешь ты восставить общественное мнение против закона о невольничестве? — спросил отец Эдварда после непродолжительного молчания.
— Я должен обратиться прежде всего к протестантскому духовенству, — отвечал Клейтон.
— Конечно, ты можешь обратиться; но что из этого будет?
— Эта реформа, — сказала мистрис Клейтон, — так очевидно вызывается справедливостью, человеколюбием и духом нынешнего века, что в пользу её будет общее движение между всеми добрыми людьми; — в этом я уверена.
Судья Клейтон не отвечал. Бывают случаи, когда молчание делается самым неприятным выражением несогласия, — потому что оно не допускает никаких возражений.
— По моим понятиям, — сказал Клейтон, — в этой реформе, во-первых, должно уничтожить все те постановления, касательно быта невольников, которые клонятся к тому, чтобы поддерживать в них невежество и безнравственность и чтобы сделать невозможным развитие в них чувства самоуважения. Во-вторых, должно позволить эмансипацию рабов тем владельцам, которые будут иметь к тому расположение и представят верное обязательство за сохранение доброй нравственности в своих слугах. Тогда они могут держать невольников, но не иначе, как в качестве наёмных людей. При этом условии эмансипация совершится постепенно; нужно только, чтобы известные владельцы положили начало, и, поверьте, примеру их последуют прочие. Первый же опыт в весьма непродолжительное время докажет всю выгоду свободного состояния. В этом случае, если владелец и понесёт убытки, то разве только при самом начале реформы. Но и эти убытки будут ничтожны. В течение жизни моей я встречал множество добрых людей, которые втайне негодуют на учреждение невольничества, на злой несправедливость, истекающие из этого учреждения, и которые охотно променяли бы своё значение на всякую благоразумную меру, обещающую исправление и совершенное уничтожение этого зла.
— Затруднение в том, — сказал судья Клейтон, — что система невольничества, пагубная в последствиях своих для общества, — выгодна для отдельных лиц. В ней заключается источник их политического влияния и значения. Владельцы невольников — большею частью аристократы, пользующиеся различными конституционными привилегиями. Общий интерес и общая опасность соединяет их вместе, против духа времени; — чувство самосохранения не допустит никакой реформы. Как лицо отдельное, каждый владелец с радостью согласится на несколько перемен, которые ты предложишь; но соединённые вместе, в одно целое, они с разу увидят,
— И прекрасно, — сказал Клейтон, — чем скорее, тем лучше.
— Но, Эдвард, — сказала мистрис Клейтон, — если ты намерен начать с духовенства, то почему бы тебе не обратиться к твоему дяде Кушингу и не попросить его советов? Этот человек из всех протестантов в нашем штате имеет самое большое влияние, и я часто слышала, как он оплакивал бедствия, проистекающие от невольничества. Он рассказывал мне ужасные факты о влиянии этого учреждения на характер его прихожан, — как из невольников, так и из свободных сословий.
— Конечно, — сказал судья Клейтон, — твой брат может рассказывать подобные вещи; он будет оплакивать бедствия невольничества — в частных кружках; он сообщит тебе множество фактов; но в деле уничтожения зла — на авторитет нечего рассчитывать.
— Неужели же ты думаешь, что он не согласится помочь в этом деле?
— Не согласится, — отвечал судья Клейтон, — потому что дело это непопулярно.
— Так ты полагаешь, что брат мой побоится исполнить свой долг из страха лишиться популярности?
— Твой брат должен заботиться об интересах своей церкви, — под этим он разумеет пресвитерианскую организацию, — и потому ответит, что ему нельзя рисковать своим влиянием. Тоже самое скажет каждое главное лицо других отраслей протестантской веры. Приверженцы епископальной церкви, методисты, анабаптисты, — все они одинаково заботятся об успехах своей церкви. Никто из них не решится защищать непопулярное дело, из опасения, что другие секты воспользуются этим и приобретут расположение народа. Никто из них не одобрит такой непопулярной реформы, как эта.
— Я, со своей стороны, не вижу тут непопулярности, — сказала мистрис Клейтон, — это, по моему мнению, одна из благороднейших и необходимейших реформ.
— Несмотря на то, — сказал судья Клейтон, — она будет представляться в самом невыгодном свете. Слова: уничтожение рабства, возмущение, фанатизм, — посыплются градом. Буря будет соразмерна действительной силе волнения и кончится, всего вероятнее, изгнанием Эдварда из штата.
— Папа, — сказал Клейтон, — мне бы не хотелось думать, что люди так дурны, как вы их представляете, особенно люди религиозные.
— Я вовсе не представляю их дурными, — отвечал судья Клейтон. — Я упомянул только о фактах, которые очевидны для всякого.
— Но, — сказал Клейтон, — разве протестантская церковь древних времён не боролась с целым светом? Религия всегда и везде должна стоять в главе общества, должна управлять им и наставлять в добродетели и истине.
— Об этом слова нет, — сказал судья Клейтон. — Однако же, я полагаю, на деле ты сам увидишь всё это в том виде, в каком я представил. Чем была протестантская церковь в древние века и чем она должна быть в настоящее время, — это два вопроса, которые вовсе не идут к делу при наших практических соображениях. Я смотрю на вещи, как они есть. Ложные предположения и ожидания никогда ещё не приносили пользы.