Дрэд, или Повесть о проклятом болоте. (Жизнь южных Штатов). После Дрэда
Шрифт:
Слова старого Тиффа были прерваны громким криком Криппса.
— Алло, Тифф! Куда ты пропал? Иди назад; Полли и я помирились. Веди и детей с собой. Пусть они познакомятся с новой матерью.
Тифф и дети подошли к крыльцу. Криппс взял Фанни за руку и повёл её, испуганную, и плачущую во внутренность хижины.
— Не бойся, моя милая, — говорил он, — я привёз вам новую мать.
— Нам не нужно её, — сказал Тедди, заливаясь слезами.
— Нет, нужно, — сказал Криппс, — пойдём, пойдём. Вот твоя мама, — и с этими словами он толкнул маленького Тедди в дебелые объятия Полли. — Фанни, поцелуй твою маму!
Фанни отступила назад и заплакала; Тедди последовал её примеру.
— С глаз моих долой эту сволочь! — вскричала новобрачная леди. — Я говорила тебе, Криппс, что мне не нужно ребятишек от другой женщины; надоедят и свои.
Глава XXXIX.
Побег
Чистенькая и уютная хижина, которой старый Тифф был гением-хранителем, вскоре испытала над собой превратности земного счастья. Абиджа торжествовал, радуясь удалению Полли Скинфлинт из под родительского крова, и вместе с тем избавлению от её буйного, повелительного характера. Её мать, одна из тех беспечных и не энергичных женщин, жизнь которых представляет собою тихое течение мутного
— Эй, сис! — вскричал один из мужчин, — куда ты торопишься? Остановись, пожалуйста, и поцелуй меня. Невыразимый взгляд, исполненный гордости и испуга, гнева и отчаяния, бросила Фанни на группу и побежала по лестнице, ведущей на чердак. Между приятелями раздался взрыв громкого хохота.
— Эх, Билл! Что ты не схватил её? — сказал один из пьяниц.
— Ничего, отвечал другой, — подождём немного: от наших рук не увернётся.
Сердце Фанни билось, как у испуганной птички. Связав все свои пожитки в небольшой узелок, и бросив его Тиффу, стоявшему внизу под прикрытием ночи, она окликнула его едва слышным голосом; но в этом голосе звучало глубокое отчаяние.
— Тифф! Подставь пожалуйста доску, и я сползу по ней. Я не хочу идти мимо этих ужасных людей.
Осторожно и без малейшего шума Тифф поднял длинную доску, и приставил её к хижине. Ещё осторожнее Фанни ступила на край этой доски, и с распростёртыми руками, как дуновение ветра, спорхнула вниз, в объятия своего верного друга.
— Ну, слава Богу! Теперь все устроено! — сказал Тифф.
— Ах, Тифф, как я рад! — говорил Тедди, держась за передник Тиффа и прыгая от радости.
— Да, сказал Тифф: всё готово! Теперь ангел Господень поведёт нас в пустыню. Ведь вы слышали историю, которую мисс Нина читала нам, о том, как ангел Господень явился Агари в пустыне, в то время, когда она не имела капли воды, чтоб утолить жажду ребёнка? Или, — как другой ангел явился Илии, когда он скитался в пустыне и, томясь от голода, заснул под кустарником и, проснувшись, увидел горячие угли, на которых лежал испечённый хлеб. Разве вы забыли, что мисс Нина читала об этом в последний раз, как была у нас? Благодарение Господу, что Он послал её к нам. Из этого чтения я почерпнул много хорошего!
Разговаривая таким образом, они шли по направлению к болоту, дремучим лесом, который переплетаясь кустарниками, с каждой минутой становился глуше и глуше. Дети, сделавшие привычку проводить в лесу по нескольку часов сряду, и одушевляемые мыслью, что избавились наконец от своих притеснителей, совершали этот трудный путь, не чувствуя усталости, тем более, что Тифф облегчал им дорогу, раздвигая своими длинными руками ветви кустарников, перенося от времени до времени через клочки болота, или помогая перелезать через сучья и коренья повалившихся деревьев. Они выступили в путь около десяти часов вечера; а теперь было уже за полночь. Тифф направлялся к Проклятому Болоту, где, как ему известно было, скрывались беглые негры, и потому не без основания, надеялся набрести на какой-нибудь лагерь или поселение своих единоплеменников. Часу во втором они вышли из глухой чащи леса на весьма небольшое открытое пространство, где виноградные лозы, опускаясь фестонами с камедного дерева, образовали род беседки. Луна сияла во всём своём блеске, лёгкий ветерок колебал листья виноградинка, бросавшие тень свою на светлую зелень ближайших растений. Роса, в этой влажной части штата, была так обильна, что при малейшем дуновении ветра, слышно было, как капли её падали, подобно каплям дождя. Тедди жаловался на усталость. Тифф сел в глубине беседки и с нежностью любящей матери взял его на руки.
— Присядьте, мисс Фанни. А мой маленький храбрец устал? Ну, ничего; он уснёт сейчас, — и отдохнёт; слава Богу, мы ушли порядочно далеко; нас не найдут теперь. Мы окружены творениями Господа, которые не донесут на нас. Теперь они, мой милый... закрой твои глазки.
И Тифф дрожащим голосом запел колыбельную песню:
"Спи, мой милый, спи спокойно; Тебя не потревожат тяжёлые грёзы; Ангел-хранитель будет беречь твоё ложе! Небо ниспошлёт на тебя все свои благословения."Прошло несколько секунд, и Тедди заснул самым крепким сном. Тифф завернул его в свои белый длиннополый кафтан и положил на корень дерева.
— Слава Богу, здесь хоть виски нет, — говорил он, — нет пьяных созданий, которые бы разбудили его... Мисс Фанни, — бедненькое дитя моё, — и у вас слипаются глазки. Возьмите-ко эту старую шаль; —
— Я устала, Тифф, но спать не хочу, — сказала Фанни, — да скажи, пожалуйста, что намерен ты делать?
— Что я намерен делать? — сказал Тифф, сопровождая эти слова своим обычным радостным смехом, — ха! ха! ха! А вот я сяду, да подумаю. Подумаю о птицах, которые летают в воздухе, о лилиях, которые украшают поля, и вообще о всем, что нам читала мисс Нина.
В течение многих недель спальнею мисс Фанни служил душный, пыльный чердак, с раскалённой крышей над самой головой и вакхическими оргиями внизу; теперь же она лежала, утонув в мягких ароматических побегах молодых сосен, и глядела на густую массу, нависших над ней, прорезываемых лучами месяца, виноградных лоз, и от времени до времени прислушивалась или к звуку падающих капель росы, или к шороху листьев. Иногда лёгкий ветерок, пробегая по вершинам сосен, производил между ними гул. подобный прибою отдалённых волн. Лучи месяца, прорываясь сквозь лиственный покров, бросало пятна бледного света, которые игриво перебегали с места на место, повинуясь прихотливому движению листьев, покрывали серебристым блеском роскошные листья американского папоротника и кусты белых болотных цветов и скользили по ветвям и стволам деревьев: между тем в более тёмных местах сверкали святящиеся букашки. Мисс Фанни долго лежала, приподняв голову и любуясь окружающей сценой; наконец, совершенно утомлённая, склонилась на ароматную подушку и вскоре утонула в море очаровательных сновидений. Вокруг всё было так тихо, так спокойно, дышало такою непорочностью, что нельзя удивляться, если Фанни и верила, что только ангелов и можно встретить в пустыне. Люди, сделавшие привычку постоянно находиться в самых близких сношениях с природой, никогда не согласятся разлучиться с ней. Дикие и пустынные места исполнены для них такой же прелести, как сады, в которых на каждом шагу встречаются цветущие розы. Когда Фанни и Тедди уснули, старый Тифф стал на колена и обратился к небу с тёплой молитвой... Библия разделяет людей на два класса: на людей, которые надеются на себя, и людей, которые надеются на Бога. Один класс освещает себе путь своим собственным светом, полагается на свои собственные силы, борется с неудачами и верит в одного себя. Другой, — не пренебрегая умом и силой, которыми одарял его Бог, — не перестаёт полагаться на Его премудрость и силу, и искать в них опоры своим немощам. Одни совершают путь в жизни, как сироты, другие имеют Отца. Молитва Тиффа отличалась надеждою на провидение и уверенностью в Божьем милосердии. Он высказал в этой молитве все скорби души своей, все свои надежды и, вполне уверенный, что мольбы его будут услышаны, лёг между детьми, и заснул едва ли не спокойнее их. Как непорочны, прекрасны и привлекательны все творения Бога! Величие Божие, которое проявляется в природе в каждой былинке и которое грехи и беззакония наши удаляли от себя за пределы всякого жилья, сохранилось ещё в торжественно-безмолвной глубине первобытных лесов. Очаровательно прорываются лучи месяца сквозь листву, покрытую росой; едва заметен ветерок, волнующий вершины и ветви деревьев, порхающий над травой, испещрённой мелкими цветами, и освежающий спящих сирот. О, у кого в груди бьётся сердце горячее; но утомлённое, избитое и потерявшее силу от беспрестанных треволнений и от борьбы с людскими заблуждениями,— пусть тот бежит от людей в пустынные места, и там он обретёт Того, который сказал: "Придите ко мне все страждущие и обременённые, и я успокою вас. Я буду для вас, как роса для Израиля. Надеющийся на Меня процветёт, как лилия, и пустит корни свои, как кедры ливанские".
Тифф и дети спали в лесу спокойно и долго. Часу в четвёртом проснулась ориола, сидевшая в лозах виноградника, над головами детей, и начала чирикать, давая знать о своём пробуждении ближайшим соседям; она как будто спрашивала, который час? Находясь в это время в лесу, вы заметите в непроницаемой чаще, образовавшейся из сосны, берёзы, лиственницы, кедра, переход от глубокого безмолвия к лёгкому шуму и движению. Птицы начинают пробуждаться, чирикать, расправлять свои крылья. Открываются тысячи маленьких глаз и недоверчиво посматривают на те гибкие ветви ползучих растений, которые качались при малейшем дуновение ветра и, как в колыбели, убаюкивали пернатых обитателей леса. Едва слышное щебетанье и чириканье постепенно сливается в хор, стройный и гармонический, радостной и ликующий, как первый привет первому утру по сотворении мира. Утренняя звезда ещё не померкла; пурпуровая завеса покрывает восточную часть небосклона, и свет луны, так ярко сиявший в течение ночи, бледнеет и наконец совершенно потухает... Не всякому случалось слышать этот утренний привет пробуждающейся природе. Люди, которые просыпают восход солнца, лишены этого наслаждения, вместе с тысячами других удовольствий, составляющих исключительную принадлежность раннего утра, — удовольствий, которые, подобно росе, испаряются вместе с восхождением солнца. Хотя Тифф и дети спали в продолжение всей ночи, мы, однако же, не имеем права сомкнуть наших глаз и упустить из виду факт, имеющий близкую связь с нашим рассказом. Часу в четвёртом, когда пробуждение птиц возвещало о наступлении утра, по вязким топям Ужасного Болота пробиралась тёмная человеческая фигура, выходившая из притона своего чаще ночью, чем днём. Это быль Дрэд. Он отправлялся в мелочную лавку какого-нибудь скоттера, намереваясь променять там настрелянную дичь на порох и дробь. На обратном пути он неожиданно набрёл на спящую группу. С видом крайнего изумления он остановился перед ней, нагнулся, внимательно вгляделся в лица, и, по-видимому, узнал их. Дрэд давно знал Тиффа и нередко обращался к нему за съестными припасами для беглых негров, или делал ему поручения, которых сам не имел возможности исполнить. Подобно всем неграм, Тифф держал сношения свои с Дрэдом в такой глубокой тайне, что дети Криппса, для которых у него ничего не было заветного, не слышали не только слова, но даже намёка о существовании такого лица. Дрэд, с своим зрением, изощрённым постоянной осторожностью, никогда не упускавшим из виду малейших перемен в местах, смежных с его неприступным убежищем, наблюдал и за переменами в делах старого Тиффа. Поэтому, увидев его в чаще необитаемого леса, он понял причину такого явления. Бросив на спящих детей взгляд, исполненный глубокого сострадания, он пробормотал:
— И на скале они ищут убежища.
С этими словами он вынул из сумки, висевшей на боку, две рисовые лепёшки и половину варёного кролика, словом всю провизию, которою жена снабдила его накануне, и поспешил на место, где, на рассвете, надеялся настрелять дичи.
Хор птиц, описанный нами, разбудил старого Тиффа. Он привстал, начал потягиваться и протирать глаза. Тифф спал крепко, не смотря на жёсткое ложе; впрочем, в этом отношении он не был разборчив.
— Сегодня, я думаю, — сказал он про себя, — эта женщина спохватится нас, да поздно! И при этом он рассмеялся обычным своим добрым смехом, представляя себе недоумение мистрис Криппс, в которое она будет приведена при своём пробуждении.