Древнерусская игра - Двенадцатая дочь

Миронов Арсений

– Ну конечно, Даня! Теперь я вспомнил! Это же называется... суженая-ряженая, чоханая-коханая! На ком душа закохается, того и под венец вести... У Афанасьева есть в "Поэтических воззрениях славян на природу"! Господи, Данька! Ты понял?!

– Понял, Алеша, понял. Кохан-ключ - это...

– Любимый ключ! Ключ любви! По-малоросски "коханый" означает "возлюбленный"!

– Девка.

– Что?

– Девка, девка. Кохан-ключ - это любимая женщина!

– Ох, как изящно задумано... Я чувствую, мы почти нащупали...

–

Баба, которая влюбится в Чурилу? И... и...

– Откроет ему ворота крепости? Данька глянул серьезно:

– Почему бы нет... Очарованная девка. Сидит в тесном тереме и плачет. Ждет возлюбленного... Очень похоже на Чурилин почерк.

А как серед чиста-поля - мясна гора,

А на той горе - кипарисно дерево,

А на том парис-дереве - ясный сокол сидит,

Ясный сокол сидит, песни поет...

– Э-э, знайу! Катафрактос! Эм-м... по-русски... богатыр, да?

– Правильно, милый... Про тебя загадка. Мясна гора - верный конь, кипарисно дерево - высокое седло, а ясный сокол - это ты, милый...

– Да, моя красависа, да!

– Ты отгадал, милый... Так и быть, целуй меня крепко...

Я поморщился. Неуемные юные любовники скоро допекут своими интеллектуально-эротическими играми. Надо бы занять катафракта Мегалоса срочными поручениями. А то ведь испортит девку, а мне потом гневные петиции от родственников принимай...

Вот парадоксы жизни. Мы с Данилой разгадываем главный геополитический ребус современности, а рядом, в кустах, - совсем другие загадки!

Юные пионеры греко-славянской этнической интеграции сладко ворковали в нежно-зеленых ореховых зарослях над озером, я тихонько брел мимо - к шатру. Утомленный мозговым штурмом, Каширин испросил полчаса на отдых; его по-прежнему мутило после страшного заклинания.

Сидит девица в горнице,

А коса на улице.

Кто девицу обернет,

Тот и в горницу войдет.

Я уже прошел мимо, легкое эхо девичьего смеха, смешанного с мягким ореховым шумом, настигло на пороге шатра. Я услышал чудом. Уже пригнул голову, чтобы войти внутрь, - и вдруг замер Вот так загадка, господа...

Десятый век! О моркови на Руси еще слыхом не слыхано!

– Охи, красависа. Нэ знайу. Коса на улисе... Штой эта?

– Глупенький, неужто не угадаешь? Нет, не угадаю, быстро подумал я. Морковки быть не может, хоть режьте меня. Тогда что? Репка?

– Ключик, миленький! Ключик, ха-ха!

Действительно, ключ, удивился я. Хмыкнул и полез внутрь шатра. Вот ведь недетская мудрость! Порой в смешных загадках таится целая бездна здравого смысла. Все верно: бородка ключа находится в скважине, а хвостик-чивьецо, длинная рукояточка, - торчит наружу. Кто повернет ключ обернет, то есть окрутит, обручит незамужнюю девицу - тот и войдет в горницу...

Войдет в горницу!

Часовой катафракт, уже распахнувший передо мной завесы шатра, беспокойно заморгал:

–

Высокий князь... Что с тобой?

Вместо ответа я подскочил и... порывисто обнял его за плечи:

– Отлично, любезный! Я в полном порядке! Все просто чудесно!

И расхохотался от души. Вбежал внутрь, в матовый желтый сумрак, под колеблющиеся своды шатра. Плеснул пьяного меда в кубок, резко обернулся:

– Ступайте на холм, где катапульты. Разбудите наследника. Передайте, что я разгадал загадку.

Через минуту Данька ворвался в шатер - злобно-веселый, шумный, красный:

– Не даешь поспать! Ну, рассказывай!

– Все очень просто, Даня.
– Я поджал обагренные губы в лукавой улыбке.
– Тонкий золотой ключик на малиновом кушаке - стройная белокурая барышня, носящая изящный поясок розового цвета. Или розовую ленту в косе. Схоронилась в светлом тереме, залезла под кровать и плачет. Кто на ней женится - тот и будет властелином славянства. Вот тебе и "возлюбленный ключ" от города!

И я рассказал загадку про ключик.

– А. почему коса на улице?
– нахмурился Каширин.

– Не понимаешь?
– удивился я.
– Здесь у них ключи очень длинные, не то что в Москве. Бородка находится внутри скважины - в "тесной горнице". А чивьецо - снаружи, то есть как бы уже "на улице".

– Это понятно, - раздраженно мигнул Данька.
– Но почему у реальной девки-то коса на улице? В окно, что ли, она ее высунула? Неужто такая длинная коса?

– Вряд ли.
– Я немного растерялся.
– Может быть, коса - не коса, а... коса? В смысле - которой косят? Или, скажем, коса - это... символ смерти?

Задумчиво похмыкивая, почесывая крепкий затылок, Данька не спеша подошел к одной из лавок, расставленных вдоль стенок шатра. На этой лавке были еще утром разложены вещественные доказательства Плескуновых злодеяний - волшебная дребедень, обнаруженная в недрах его заплечного мешка-горба. Поверх расстеленных чистеньких рушничков темнели удивительно грязные вещи: дохлые пауки, нетопыри, мертвые волосы и засушенные гады.

– Смерть с косой уже на улице, - пробормотал я.
– Девке что-то угрожает, поэтому и под кровать забилась? Так, что ли?

Молчание. Каширин грузно склонился над вещами, не отвечает.

– Данила?

– Слышь, князь Алеша... Подь-ка сюда.

Я отставил кубок на шаткий столик, приблизился.

– Гляди. Это вот... что такое?
– Каширин показал скрюченным пальцем на нечто желтое, мутно-золотистое, похожее на растрепавшийся обрубок нетолстого каната.

– Ф-фу...
– Я поморщился.
– Парик какой-то.

Данька протянул руку - осторожно, как спящую змею, взял и приподнял над скамейкой длинную связку спутанных женских волос - светлую девичью косу, грязную и пыльную, захватанную чужими руками, в каких-то сорных чешуйках и мертвых муравьях.