Дротнинг
Шрифт:
Неждана резко сдвинулась на самый край стула, уходя от Свальдова колена. Отогнала тоскливые мысли, в которых был только он, сказала вполголоса:
— Ты, Свальд, как румяное яблоко на ветке. Красив, знатен, богат. И такая, как я, тебе не пара. Рано или поздно ты об этом вспомнишь. Но если тебе попадется девка навроде Брегги, да сумеет угодить — и захочет первую жену не просто выгнать, а сначала поизмываться над ней, как это было в Упсале… что тогда? Родни у меня нет, заступиться некому.
— А прежде ты не была такой трусливой, — глухо проговорил
— Ты не отказался бы от дочери конунга, не уйди я от тебя, Свальд, — перебила его Неждана. — Просто ты из тех, кто любит битвы. Даже в этих делах. Но такие, как ты, завоевав добычу, тут же начинают думать о новом походе. Так ведь?
— Ты для меня не добыча, — проворчал Свальд. — Ты моя баба. В постели сладкая, в беде сильная… вернись, Нида. Добром прошу. Не будет у меня другой жены, раз ты этого так боишься! Клянусь тебе своим честным именем, жизнью своей… и жизнью отца!
Хорошо, что не деда, безрадостно подумала Неждана. Того самого, кто заявил когда-то — клятва, данная бабе, не клятва, а так. И хочется верить словам Свальда, но…
Но жить, заглядывая ему в глаза, чтобы угадать, нет ли у него новой бабы, слишком тяжело. Да еще зная, что расстаться они могут не по-доброму. Прежде у нее не было выбора — и дома, кроме того, что мог предложить Свальд. А теперь появилась надежда. Сверкнула неярким лучом, поблазнила…
Если Забаве удастся задуманное — то заживет Твердятишна в этом поместье тихо и спокойно. Никто с недобрым помыслом сюда не заглянет. Люди на этих берегах уже знают, чьего сына — и чьего внука! — носит хозяйка Хааленсваге. И кто в здравом уме рискнет обидеть мать Ёрмунгардова внука? Здешние от моря кормятся, по нему в походы ходят, зимой на север за моржами и тюленями плывут. Никто не захочет на себе проверить, отомстит или нет Мировой Змей за обиду бабы, родившей ему внука…
А там, где Забава Твердятишна будет жить в покое, и для меня местечко найдется, мелькнуло у Нежданы.
Она чуть привстала. Уцепилась за подлокотники и передвинула стул подальше от Свальда. Правду говорил конунг Харальд — для бабьей руки здешняя утварь была тяжеловата…
Но Неждана дернула так, что только ножки по полу стукнули.
Свальд резко развернулся и уставился на воинов, сидевших за ближними столами.
— Отведай хлеба и эля, ярл Свальд, — сладко сказала Неждана. — За тем, как пекся хлеб, приглядывала Кейлевсдоттир. Эль варила я. Он на меду, крепкий.
Ярл, не глядя, протянул руку к блюду с пирогами. Ухватил кусок, со злостью откусил. Но перед тем, как хлебнуть эля, опять посмотрел на Неждану.
Взгляд бледно-голубых глаз был недобрым.
Харальд какое-то время молчал. Жевал пышные ломти хлеба с начинкой, запивал элем, поглядывая на Забаву. Слушал то, что говорил Свальд
Придется ему потерпеть до завтра, пролетело в уме у Харальда. А следом он бросил:
— Значит, ты желаешь послушать о красавицах из Упсалы, Забава? Об этих девках я могу рассказать тебе многое. Только наедине, не прилюдно. Может, выйдем ненадолго? Твой хлеб с элем я уже отведал. Самое время побеседовать!
Опять за руку схватится, с невольной дрожью подумала Забава. Или целовать начнет…
Она торопливо, почти испуганно покачала головой. Заявила:
— Наедине мы поговорим послезавтра, конунг Харальд. Поутру, на причале, перед тем, как ты уплывешь из Хааленсваге. Все равно нам надо условиться о сыне. Он, когда вырастет, захочет повидать отца. Мне придется прислать его к тебе, как только он возмужает.
Говорливая стала, с неудовольствием подумал Харальд.
И вдруг вспомнил, как гадал в прежние времена — какой была бы Сванхильд, довелись ей жить с родной матерью? Вот теперь, похоже, он это узнает. Девчонка обжилась, выучила язык и набралась смелости после встреч с богами. Победы меняют всех, он это знал по себе. К тому же в памяти у нее остались дни, проведенные в волчьей шкуре…
— А может, завтра я не на причал сойду, а перед тобой встану женихом, Кейлевсдотир? — с ухмылкой спросил Харальд.
— Впрочем, если ты желаешь, чтобы о девках из Упсалы мы поговорили уже на брачном ложе — быть по сему. Хочешь, взамен я расскажу тебе о том, как ходил на юг до самого Византа?
Сванхильд тут же обернулась к нему. Рот у нее приоткрылся, взгляд на мгновенье стал живым, доверчивым — совсем как у прежней Сванхильд. Но следом она сердито поджала губы. Отчеканила:
— Я с радостью выслушаю все, что расскажет мне такой доблестный конунг.
Харальд хмыкнул. Сказал вкрадчиво:
— А ты приветлива с гостями, Кейлевсдоттир. Хорошая из тебя выйдет дротнинг! Что ж, слушай. Было это четыре года назад. Я тогда решил сходить на далекий остров в теплых морях. Местные именовали его Сидилия…
Сердце у Забавы замирало, пока она слушала Харальда. А когда он заговорил об огне, что струей летел по воздуху с византских кораблей, внутри потек ужас.
Что за народ эти мужики, с горечью подумала она. Нет чтобы жить в своих краях, мирно ловя рыбу. Но нет, тянет их в эти дальние походы да чужие края!
Рабыни тем временем уставили столы блюдами с угощением — рыбой копченой и соленой, мясом вареным и жареным, тушенной прошлогодней репой, густо посыпанной молодым зеленым луком. Принесли на смену ладожским пирогам, которые быстро закончились, хрустящие овсяные хлебцы, испеченные третьего дня. Чаши быстро пустели, и рабыни щедро наливали эль, вновь и вновь забегая в зал с полными кувшинами…
Как только Харальд договорил, мужики за столами торопливо выкрикнули здравницу — за здоровье конунга, победителя упсальских колдунов. И Харальд быстро встал. Уронил, посмотрев на Забаву сверху вниз: