Дроу в 1941 г. Я выпотрошу ваши тела во имя Темной госпожи

Агишев Руслан

Через дно оврага бежал небольшой ручеек, петляя между камней песчаника. Чуть в стороне виднелся небольшой пятачок с камнями вокруг, очень похожий на маленькое капище.

— Сюда вставай.

Он недоуменно хмыкнул, но сделал, как просили.

— … Времени до срока все меньше и меньше, а жертва еще не принесена. Темная госпожа может разгневаться, — это было так сказано, что у Сталина нехорошо засосало под ложечкой. Вдобавок, у сержанта, блеснуло в руке лезвие ножа. Как тут оставаться спокойным? Поневоле о плохом думать

станешь. — Тогда совсем плохо будет.

— Ты чего это задумал? — Сталин чуть развернулся, чтобы незаметно дотянуться до револьвера. По поводу своего умения обращаться с пистолетом он совсем не обольщался, но и сдаваться тоже не собирался. — Слышишь?

— Не мешай, хуманс-с.

Лицо у сержанта стало отстраненно холодным, словно из камня вырезанным. Прошептав что-то шепотом, он резко взмахнул ножом и… полоснул по своей ладони. Порез тут же вспух алым, кровь закапала с кожи и прямо на алтарь.

— Благословенная Ллос, тебя славлю и к твоей помощи и защите взываю, — вытянул руку прямо над камнями, и с силой сжал пальцы в кулак, заставляя кровавые капли превратиться в ручеек. — Укрепи мою волю, направь мой клинок прямо в цель.

Через мгновение быстро перевязал ладонь, останавливая кровь. Лишь после этого протянул нож.

— Что? — не сразу сообразил Сталин, все еще пытаясь прийти в себя от пережитого. Ведь, он уже почти с жизнью попрощался, увидев нож у своего тела.

— У нас больше дело впереди, тяжелая дорога, пусть и у каждого своя. Помощь не помешает, — кивнул ему сержант, продолжая держать оружие. — Бери, твоим богам не за что на тебя обижаться, раз они оставили тебя. И не отвергай протянутую тебе руку, не хорошо это.

Они какое-то время так и стояли друг на против друга, меряясь взглядами. Наконец, Сталин кивнул, опуская глаза. Про Бога он уже давно не вспоминал [кажется, в последний раз это было после смерти жены, да и то мельком]. Если и верил еще во что-то, то только в человека, его волю и силу. Но сейчас все представало перед ним совсем в другом свете.

— Смелее, — многообещающе улыбнулся Риивал, кивая на нож. — В моем мире, многие из хумансов бы желали оказаться на твоем месте. Даже лишь за предложение получить благословение Темной госпожи храбрецы из храбрецов устроили бы поединок по смерти. Ведь, Благословенная Ллос повелевает самой смертью…

Сталин упрямо мотнул головой, переживая очень странное чувство. Словно стоял у чего-то невероятного, способного перевернуть всю его жизнь, поставить всю ее с ног и на голову. Как не сомневаться тут?

— Ты преданный всеми правитель. Твою землю топчет страшный враг, твоих людей истребляют как диких животных. Твои близкие, твоя плоть и кровь в опасности, и ты не желаешь помощи? Странно.

От этих слов у Сталин нахмурился. Хорошо получилось уколоть, в самое сердце. И ведь всю правду сказал, ничего кроме правды.

— Принеси ей в жертву часть себя, и этот

мир получит правителя, которого еще не знал, — клинок, окрашенный красным, подрагивал, а в ушах продолжал звучать искушающий голос. — Ты получишь силу, от которой враги падут ниц. В страхе будут бежать…

— До пятнадцати лет боялся только Бога. Бледнел и пугался, когда матушка рассказывала о наказаниях для грешников в аду, — Сталин решительно взял нож. — А сейчас знаю одно: страшнее человека никого нет. Какую бы кару не придумал Бог или Боги, люди обязательно придумают наказание еще ужаснее.

Размахнулся и резко провел по коже. Тут же вскинул вверх сжатый кулак, с которого густо стекала кровь.

— Я утоплю всю эту коричневую нечисть вместе с их усатой тварью в крови, — прозвучало как клятва, жутко и многообещающе. — Говори, что делать.

* * *

Многое из случившегося в тот день позднее стало пищей для разговоров, слухов, постепенно обрастая, и вовсе, неправдоподобными подробностями, и превращаясь в легенду, а то и сказку. Однако участники событий, по крайней мере из тех, что нам известны, до самого последнего часа бережно хранили воспоминания об этих событиях. Так вот…

* * *

Юрка Кононов, четырнадцати лет от роду, в тот день как раз у своей школы был, что на Большой Почтовой улице. Помогал ополченцам: следил за небом, при появлении немецких самолетов искал сброшенные «зажигалки» — зажигательные бомбы.

— Юрка, самолет! — махал рукой его закадычный товарищ, Валька Сагайдачный, с которым почти пять лет за одной партой сидели. — Слышишь?! Зуб даю сейчас сбросит!

В той стороне, куда он показывал, и правда, грохотали зенитные орудия. Значит, новый налет, и с неба снова полетят искрящие и жутко вонявшие химические «зажигалки».

— Ведро с песком не забудь!

И уже через минуту они бежали через пустырь. То и дело с тревогой всматривались в небо, где трассеры чертили сверкающие полосы. А в голове свербела лишь одна мысль — только бы успеть до того, как разгорится «зажигалка». Ведь, после ее уже ничем не потушить, все прожжет — и дерево, и металл, и камень.

— Туда, Юрка! Вон он!

На крыше двухэтажного дома, в самом деле, сверкнула яркая вспышка. Потом еще одна, и еще одна. Переглянувшись, они припустили еще быстрее.

— Лестница! У сарая, лестница!

Пока ставили кургузую деревяшку с перекладинами, пока взбирались по ней, с трудом вытягивая тяжелое ведро с песком, на крыше уже занялся пожар. Две «зажигалки» потушили, а третью не успели. Пламя с ревом пожирало кровлю старинного дома, отрезая все пути к спасению.

— Валька, слазь! Сгорим! — Кононов тянул угоревшего друга к лестнице. — Хватайся! Вот, держись! Давай, давай!

Продышавшись, то полез вниз.

— Только держись, обязательно держись!