Другая сторона светила: Необычная любовь выдающихся людей. Российское созвездие

Клейн Лев Самуилович

Елена Ивановна и Владимир Дмитриевич Набоковы. 1897 г.

Владимир Дмитриевич стал известным общественным деятелем, либералом, одним из лидеров конституционно-демократической партии («кадетов») или партии народной свободы. В 1903 г. он выступил с протестом против кишиневского антисемитского погрома. В 1904 г. во время русско-японской войны он отказался на банкете поднять тост за здоровье царя, а после Кровавого воскресенья опять огласил свой протест и был лишен камер-юнкерского чина — что ж, он спокойно поместил в газетах объявление о продаже камер-юнкерского мундира. По образованию юрист, он не стал работать в государственных органах, а в адвокатской практике он не нуждался: был достаточно

богат. Он часто печатался, в частности в газете кадетов «Речь», выступал с политическими речами на собраниях, а заседания ЦК партии часто проходили у Набоковых дома. При ходили Милюков, Гессен и другие лидеры кадетов, а вокруг дома дежурили шпики и подкупали слуг. В 1908 году, после рос пуска Думы и так наз. Выборгского воззвания кадетов (с призывом к неповиновению) провел три месяца в «Крестах».

Англоман, с подстриженными по-английски усами под орлиным носом, с прической бобриком, слегка лысоватый, он имел типичные набоковские брови — идущие круто вверх от переносицы, но на полпути исчезающие. По этим черточкам он был узнаваем на карикатурах, обвинявших его в продаже России мировому еврейству. По поводу оскорбительной статьи в «Новом времени» он должен был стреляться на дуэли с редактором Сувориным, но дуэль не состоялась: Суворин извинился. Февральская революция возвела Набокова в должность управляющего делами Временного правительства. После Октябрьской революции отец был министром врангелевского правительства в Крыму, а затем издавал в эмиграции, в Берлине, антисоветскую газету «Руль». В 1922 г. на митинге он боксерским ударом свалил одного из монархистов, покушавшихся на оратора Милюкова, и был убит из револьвера в спину вторым террористом.

По узкой специализации криминалист, он писал и статьи по юридическим проблемам. Наиболее известным из его сочинений является его анализ проблемы уголовной ответственности за мужеложство (Набоков 1902). Он специально изучал этот вопрос в Берлине у Магнуса Гиршфельда. Когда в России готовилось Новое Уложение (свод законов), Набоков предложил вовсе отменить уголовное преследование гомосексуалов и обосновал свое предложение.

В статье о «плотских преступлениях» Набоков (1902: 120–126) писал, что уголовное преследование мужеложства, во-первых, определено очень расплывчато и нелогично. Состав преступления — сношение только мужчины с мужчиной и только в задний проход. Сношения мужчины с мужчиной другими способами почему-то не подходят под определение, женщины с женщиной тоже. Видимо, эти виды сношений не считаются достаточно вредными, чтобы квалифицироваться как преступления. Поэтому Сенат в 1869 году принял постановление, что «противуестественное» (то есть через задний проход) сношение с женщиной тоже есть мужеложство. Далее, если член не введен в анальное отверстие, то преступления нет. А что тогда будет покушением? Возможно ли оно тут в принципе? Во-вторых, этот состав чрезвычайно трудно и неприлично обсуждать в публичном заседании. Юристам приходится либо нарушать принцип публичности расследования, либо самим впадать в преступную грубость и циничность. Наконец, «Какое огромное и богатое поле для шантажа, для безнаказанного вымогательства, если вспомнить, что судебные доказательства в этой области, по самому существу, весьма редко могут иметь характер непреложных фактов! Какой соблазн для врагов, легко могущих злостной сплетней погубить противника!» Набоков также указывает, что на практике этот закон применяется «случайно и неравномерно» — репрессии обрушиваются на слабых и щадят сильных и влиятельных. Отсюда его предложение — вывести эти деяния из состава наказуемых.

При обсуждении консерваторы отвергали его предложение. Подготовленный проект в Государственной Думе не стали обсуждать, так как началась Первая мировая война, а революция сделала обсуждение беспредметным: весь свод законов был отринут.

Хотя Владимир Дмитриевич Набоков дружил с Дягилевым, нет никаких оснований подозревать самого Набокова-старшего в гомосексуальности, но его интерес к этой проблеме несомненен, и нужно выяснить, не был ли он стимулирован личными обстоятельствами, ситуацией в кругу собственной семьи.

9. Дядя Костя

Как пишет Владимир Набоков в «Других берегах», у отца было три брата: Дмитрий, Сергей (указаны их женитьбы) и Константин, о котором сказано лишь: «к женщинам равнодушный». Констан тин Дмитриевич был худощавый, чопорный, довольно меланхоличный холостяк «с тревожными глазами». Жил он в Лондоне в квартире, принадлежавшей клубу и увешанной фотографиями «каких-то молодых английских офицеров». Он дважды в жизни избег смерти. Первый раз в Москве, когда его предложил подвезти великий князь Сергей Александрович, московский генерал-губернатор. Константин Набоков ответил «Нет, спасибо, мне тут рядом», а коляска великого

князя через минуту была взорвана Каляевым. Второй раз, когда он, изменив планы, сдал билет на «Титаник», отправлявшийся в свое последнее плавание. Но в 20-х годах, когда он поправлялся после легкой операции в английском госпитале, он, лежа на сквозняке, простудился и умер. Вот судьба — спастись от бомбы в знаменитом теракте и от катастрофы «Титаника», чтобы умереть от пустякового сквозняка!

Местом его службы было русское посольство в Лондоне, и он успел опубликовать свои воспоминания «Записки дипломата». Вместе с Витте он участвовал в подписании Портсмутского мира России с Японией под эгидой американского президента Теодора Рузвельта, и, молодой, с эспаньолкой, он изображен на фреске в нью-йоркском музее естествоведения. После Февральской революции он даже исполнял обязанности посла. Это все, что округло сообщает о своем дяде Косте писатель Набоков. «Равнодушие к женщинам» — это избранный писателем эвфемизм вместо более точного определения, которое явствует из близких отношений с великим князем Сергеем Александровичем. Тот был известным «бугром» (франц. «гомосексуалом»).

Это о его назначении в Москву шутили: раньше Москва стояла на семи холмах, а теперь — на одном бугре. Молодой Константин Набоков вращался в свете подозрительно близко к этому бугру.

Все это, конечно, косвенные указания на гомосексуальность. Но есть и прямое свидетельство — в воспоминаниях Корнея Чуковского, знавшего лично неимоверное количество знаменитостей разного ранга и пошиба. В 1968 г., лежа в больнице, он вспоминал без всякой связи о разных людях, встреченных на его длинном жизненном пути — в том числе и о Константине Набокове, с которым он дружил перед революцией (Чуковский 1994: 404–406). Знакомство Константина с Чуковским произошло вовсе не через писателя В. В. Набокова, племянника — тот был тогда, в предреволюционные годы, еще подростком. Чуковский вспоминает о дипломате Константине, «полюбившем меня после моих переводов Уитмена». Напомню, что Уитмен был известен своим воспеванием (в поэмах) любви к мужчинам.

«Тощая фигура, — таким вспоминал Набокова через полвека после их встреч старик Чуковский, — изможденное измятое лицо, отличный костюм от парижского портного — приехал ко мне в Куоккалу из-за границы, даже не заехав к своей матушке на Сиверскую (вся Сиверская принадлежала Набоковым). Денег у меня не было. Семья большая. Весь наш обед состоял из горохового супа. Я отправлялся в лекционное турне, читать лекцию, кажется, об Оскаре Уайлде».

Опять фигура, привлекательная для людей, так сказать, нестандартной сексуальной ориентации — ну, и подбор тем у Корнея Ивановича! Если еще вспомнить его впечатление от молодого Кости Райкина: «глядя на его движения, я впервые (пора!) понял, насколько красивее, ладнее, умнее тело юноши, чем тело девицы. Верно сказал Ал. Толстой: /Девка голая страшна: /Живородная мошна»… (Чуковский 1994: 402). Немудрено, что Константин Набоков обратил внимание на Чуковского. Правда, в молодости Корней Чуковский (Николай Корнейчук) был и внешностью хоть куда — высокий, мужественный, симпатичный. Но это так, кстати. Вернемся к характеристике Константина Набокова.

«Он сопровождал меня и в Москву, и в Вильну, и в Витебск и снова и снова слушал мою лекцию — одну и ту же. Причем останавливался в дорогих гостиницах, водил мня по дорогим ресторанам — из-за чего мои заработки сильно уменьшились. Когда мы вернулись в Москву — я по нескольким поступкам Кости понял, что он гомосексуалист, и любовь его ко мне — любовь урнинга. Он любил искусство, был очень учтив, увлекался стихами — потом я встречал его в Лондоне, он был 1-м секретарем посольства — и нашей дружбе наступил конец. А в Питере мы очень дружили».

В Стокгольмском Университете хранятся 40 писем от Константина Набокова к Корнею Чуковскому.

10. Дядя Василий «Рука»

Дядя со стороны матери, Василий Иванович Рукавишников, описан у Владимира Владимировича более подробно, но столь же осторожно. Это был невысокий худощавый человек со смугловатым лицом и серо-зелеными глазами. Он носил пышные усы и темный бобрик. Вокруг узла светлого галстука было змееобразное, с опалом, кольцо; опалы носил он и на пальцах, а вокруг черно-волосатой кисти — золотую цепочку. Опирался на трость с набалдашником. В петлице пиджака, бледно-сизого или другого столь же нежного оттенка, почти всегда была гвоздика. В лисьих охотах в Европе он участвовал верхом на кобыле — тогда он был одет в розовый фрак. Это пристрастие к изысканным одеждам и драгоценным украшениям говорит о том, что дядя принадлежал к тем декадентским кругам светских франтов, где властителями дум были Оскар Уайлд, Штефан Георге, граф Монтескье. Вдобавок дядя Василий был тоже холостяк.