Другая женщина
Шрифт:
– Нет, - ответил Руфус, - не понимаю. Я просто не верю своим ушам, Тилли. Это просто невероятно.
– Не понимаю почему?
– спросила Тилли, начиная раздражаться.
– Я же тебе сказала, что мы не будем счастливы вместе. Судьба подбрасывает нам хороший выход из положения.
– Как все у тебя просто. Ты приняла решение, и мы должны расстаться. Я тебя правильно понял, Тилли?
– Ну да.
– Тилли пыталась найти подходящие слова, но это ей давалось с трудом.
– Наверное, так, Руфус. Мне жаль, но это так.
– Понятно, - ответил Руфус, поднимаясь с дивана.
– Теперь мне
– Нет, я ни с кем не встречалась. Хотя, действительно, я познакомилась с твоей матерью, узнала, как она к тебе относится. С твоим отцом… Сегодня я поняла, что не смогу войти в твою семью. Это просто невозможно.
– И тебе не хочется даже попробовать? Я все время старался жить твоей жизнью, хотя это очень трудно, но я старался.
– Да, это трудно, - ответила Тилли, - между нами большая разница.
– В чем она, эта разница?
– Люди, с которыми я живу и работаю, говорят на одном со мной языке, они ходили в ту же школу, ели ту же еду, на той же скатерти, что и я. У нас все общее.
– Да, это так, и мне не все в них нравится. Мне, например, совсем не нравится, когда люди часто ругаются, употребляют жаргонные словечки. Мне не нравится, когда они постоянно говорят о том, что сейчас модно или не модно, чьи фотографии печатаются в журналах. Все это скучно, но я пытался приспособиться, потому что это твой мир, твоя жизнь. Мне казалось, что тем самым я помогаю тебе. Возможно, ты считаешь по-другому. Возможно, у тебя иной взгляд на вещи. Если ты приняла решение, что нам следует расстаться, что ж, пусть так и будет. Наверное, это к лучшему, если учесть, что ты принимаешь такие серьезные решения, даже не посоветовавшись со мной.
К своему ужасу, Тилли поняла, что он сейчас уйдет, уйдет навсегда, и ей вдруг стало холодно, несмотря на то, что в комнате стояла нестерпимая духота. Ей стало по-настоящему страшно потерять его. Она была уверена, что приняла правильное решение, но расстаться с Руфусом навсегда было выше ее сил. Она смотрела на него и чувствовала, как ее охватывает паника. Как она будет жить без него, без его любви, его дружбы, его внимательного взгляда? Как вообще она могла раньше жить без него, все эти двадцать лет ее жизни? Но она не видела альтернативы и, вместо того чтобы объяснить ему, что она чувствует, как ей трудно расстаться с ним, продолжала сидеть, молча глядя на него.
– Ну что же, - сказал он после долгого молчания, - мне пора, Тилли.
Он пошел к двери, взялся за ручку и посмотрел на нее. В его глазах стояли слезы. Тилли сжала кулаки так, что ногти вонзились ей в ладонь. Ее рот был плотно сжат. Она едва сдерживалась, чтобы не разрыдаться.
Руфус открыл дверь, немного помешкав, осторожно закрыл ее, и Тилли услышала, как он быстро сбегает по лестнице, как хлопнула входная дверь, загудел мотор его машины, и она рванула с места. И тут она вспомнила, что так и не спросила его, что он
Глава 23
Тео часто говорил, что полет для него - второе после секса величайшее наслаждение, и при этом добавлял: «Когда, конечно, за штурвалом сидишь ты сам, а не летишь в каком-то паршивом корыте, где тебе подают отвратительное шампанское». Он с восторгом описывал свои ощущения в полете: полная мобилизация внимания, взлет, сладость парения в воздухе, абсолютная раскрепощенность, полная гармония с окружающей средой, а потом - чувство глубокой удовлетворенности и покоя. Все знали, что, если Тео берет с собой в полет женщину, значит, у него по отношению к ней серьезные намерения, и делали из этого выводы.
В это утро он летел в Париж, и, хотя рядом с ним сидел Джеймс, все его мысли были о Гарриет. Ему казалось, что это она разделяет с ним радость полета. Он видел перед собой ее милое, слегка исхудавшее лицо, каким оно было при их последней встрече, ее глаза, полные желания и ненависти, слышал ее слегка хриплый от злости голос, ощущал ее тело, которое против ее воли тянулось к нему.
Джеймс позвонил Тео сразу после ее ухода, когда он сидел в полной прострации, не зная, что делать, как быть и как жить дальше, и сказал, что ему нужно срочно поговорить с ним.
– Не сегодня, Джеймс, - сказал он, - пожалуйста, не сегодня. Я совсем без сил.
Но Джеймс настаивал, сказал, что сойдет с ума, если не выскажется, и он неохотно согласился.
Лицо Джеймса, землистого цвета, с ввалившимися глазами, было искажено болью. Он прямо с порога рассказал Тео о Сюзи и Руфусе.
– Что мне теперь делать, Тео? Что мне теперь делать?
– повторял он снова и снова, и Тео, потрясенный, пытался его успокоить.
– Пусть они сами решают свои проблемы, - говорил он.
– Не вздумай лезть с объяснениями и уж, конечно, никаких отцовских нравоучений.
– Скажи мне, Тео, кто я после этого?
– спросил Джеймс, и Тео полушутя-полусерьезно ответил, что он самый настоящий эгоцентрист с необычайными способностями сеять вокруг себя несчастье и горе.
– Как ты думаешь, он кому-нибудь об этом расскажет? Своему отцу? Моей семье?
– спросил Джеймс после второй или третьей чашки кофе.
– Возможно, нет, - холодно ответил Тео, зная, почему он задает такой вопрос, и, хотя все в нем кипело от презрения, сорок лет их тесной дружбы не позволяли ему бросить Джеймсу в лицо все то, что он о нем думает.
– Он не ребенок, а очень разумный молодой человек. Одно с уверенностью могу сказать: он все расскажет Тилли Миллз.
– Господи!
– воскликнул Джеймс и с мольбой посмотрел на Тео.
– Ты ведь поможешь мне, правда? Ты ведь не дашь мне пропасть?
И Тео ответил, что, конечно, поможет ему, и разговор сразу же перешел на Крессиду, на то, что она сделала и почему, и Тео еще битый час выслушивал предположения Джеймса, его оправдания, пока тот внезапно не попросил взять его с собой в Париж на поиски Крессиды.
– Мне бы хотелось, чтобы в Париж полетела Гарриет, но раз она не хочет, можешь лететь ты, - ответил Тео.