Другая женщина
Шрифт:
– Пожалуйста, не оскорбляй мою дочь!
– сказал Джеймс.
– Джеймс, у меня есть право оскорблять ее. Ты не представляешь, какое чувство облегчения я испытываю от того, что мне удалось помешать этому браку, в котором мой сын был бы глубоко несчастен.
– Не понимаю, о чем ты говоришь.
– Джеймс осушил стакан и, подойдя к бару, налил себе новый.
– Никогда не предполагала, что ты пьешь, - сказала Джулия.
– Раньше у меня не было такой потребности, - ответил Джеймс.
– А сейчас объясни мне, что все это значит?
– сказал он, указывая на письмо.
– В письме все ясно сказано. Мой отец, да благословит его Бог, был сильно встревожен тем, что Крессида приберет
– Да, я слышал, но не знал сколько, - ответил Джеймс.
– Это очень значительная сумма. Он всегда старался держать ее в секрете, и даже Оливеру мы не говорили, насколько он богат. Он узнал бы об этом только на свое тридцатипятилетие. Плохо, когда молодые люди, зная, что они богаты, перестают искать свое место в жизни. Крессида каким-то образом узнала о наследстве. Не знаю как, но узнала. Скорее всего ей сказал об этом ваш могущественный друг мистер Баган. Эти миллионеры знают друг о друге все.
– Почему ты решила, что она знала о наследстве?
– спросил Джеймс.
– Потому что она спрашивала о нем Оливера. Спрашивала, действительно ли он унаследует такие деньги. Он сам рассказал мне об этом. Его тоже смутило то, что она о нем знает.
– И когда же у них состоялся этот странный разговор?
– Год назад, когда она гостила у нас в Бар-Харборе.
– Ясно, - задумчиво произнес Джеймс. Весь разговор был ему крайне неприятен.
– И все же я не понимаю…
– Что же тут непонятного, Джеймс? Крессида выходила замуж за Оливера исключительно из-за денег.
– Джулия, не смей…
– Джеймс, успокойся. Она вовсе не любила его. Она была немного увлечена им, но не более того. Узнав о наследстве, она решила окрутить его. Он человек покладистый, и она легко это сделала. Могу сказать, что в день их помолвки он был таким несчастным, что мне стало его жаль. Я попросила его открыться мне, но ведь он джентльмен и привык сдерживать свои эмоции.
– Мне кажется, что он уже достаточно взрослый, чтобы принимать самостоятельные решения.
– Джеймс чувствовал, что каждое слово дается ему с большим трудом.
– Ты так считаешь? Хотя тебе не понять чувств простых смертных, ведь твой брак с Мэгги был так хорошо спланирован.
«Черт, - подумал Джеймс, - неужели она знает и об этом?»
Он сделал большой глоток виски.
– Материнское чувство не подвело меня. Позже я сделала и другие открытия. Твоя дочь самая настоящая сука, Джеймс!
– Джулия, пожалуйста, выбирай выражения!
– Я говорю то, что есть на самом деле. У нее было несколько любовников. Одного из них она завела в Нью-Йорке, когда гостила у нас.
– Откуда тебе это известно?
– Я следила за ней, Джеймс. Когда я узнала, что она пронюхала о наследстве, я стала за ней наблюдать. В ней было что-то лживое. Живя в Нью-Йорке, она каждый день отправлялась в длительные походы по магазинам, одна осматривала достопримечательности, объясняя нам с очаровательной улыбкой, что привыкла к одиночеству. Она сразу же возненавидела меня и, когда мы оставались одни, была со мной очень груба.
– Не могу понять почему?
– спросил Джеймс. Джулия игнорировала его вопрос и продолжала:
– Я рассказала о своих подозрениях Джошу, но он мне не поверил. Еще бы, ведь у нее было такое хорошенькое личико и такой невинный взгляд. Однажды я выследила ее. Она провела целый день в квартире какого-то мужчины. Я сама видела, как он открыл ей дверь, как они поцеловались и она вошла в его квартиру.
– Джулия, то, что ты говоришь, ужасно, и я не хочу слушать тебя.
– Никто не хотел слушать меня. Я все рассказала Оливеру, но он тоже не поверил и разозлился. Был и другой случай. Она придумала историю с
– Неужели ты думаешь, я поверю, что Оливер, зная о всех ее похождениях, тем не менее хотел на ней жениться?
– Джеймс, он особенно и не вникал в детали, стараясь ничего не замечать. К тому же не забывай, что они очень редко виделись. Оливер очень доверчивый и к тому же гордый человек. Мне было трудно доказать ему все, что я узнала. Он говорил, что я нарочно все выдумываю. Он начинал сердиться и говорил: «Мама, я все равно женюсь. Она нуждается во мне, и я люблю ее». Чем больше я старалась его убедить, тем меньше он мне верил. Думаю, что, только узнав о ее беременности, он мне поверил, но уже было слишком поздно - они обручились.
– Джулия, а почему ты так уверена, что этот ребенок не от Оливера?
– Джеймс, этого не может быть, и уж ты-то должен это понимать. Здесь простое несовпадение сроков.
Джеймс молчал, зная, что Джулия права. Он и сам накануне пришел к такому же заключению.
– Итак, я поняла, что мне не удастся убедить Оливера, - продолжала Джулия, - и решила действовать через Крессиду.
– Что ты и сделала?
– А она как всегда, закатила истерику. Кричала, что я ненавижу ее, потому что она уводит от меня Оливера. Она сказала мне одну вещь, которую я не забуду до конца своих дней. Она сказала: «Джулия, вы не сможете мне помешать и даже не пытайтесь. Оливер завяз, и ему никогда не выбраться». И тогда я решила действовать по-другому. Мне захотелось, чтобы она сама отказалась от этого брака или чтобы он был недолговечным. Я не могла ей позволить одержать победу. Не могла допустить, чтобы она запустила руку в чужой карман. Уж коль скоро я не смогла помешать этому браку, мне нужно было сделать так, чтобы она с ним побыстрее развелась. А в том, что она разведется, я ни минуты не сомневалась.
– И ты попросила отца изменить завещание?
– Да. Мне очень жаль, что это не пришло мне в голову раньше. Я поехала к отцу, рассказала ему все, и он сразу же согласился. Он очень умный старик и к тому же очень меня любит.
– Не сомневаюсь, - ответил Джеймс, вспомнив, что отец и дочь очень привязаны друг к другу.
– Я решила немедленно рассказать Крессиде о завещании.
– И сделала это в ночь перед свадьбой. Это же жестоко.
– Ради Бога, Джеймс, как ты можешь возмущаться, зная, как жестоко она поступила с вами. Как вы все были слепы! У вас отвратительная дочь. Она вертела вами как хотела. Ангельское личико, тихий голосок, полная беспомощность - а за всем этим холодный расчет и жестокость. Единственный, кто ее хорошо знал, это Мерлин. Старик видел ее насквозь. Продолжаю. Когда я поднялась к ней пожелать спокойной ночи, то показала ей это письмо. Она молча его прочитала и бросила на кровать, а сама занялась приготовлением ко сну. Я взяла письмо и вышла из комнаты, и с тех пор благодаря Богу я ее больше не видела. Надеюсь, что она решила порвать с Оливером.