Другие люди
Шрифт:
Было время, ижемцев даже не принимали в саамские игры.
Было дело, один ижемец, из недавно прибывших, умудрился пробраться на заповедное Сейдозеро, спрятанное в чаше, образованной горами. А что он увидел на берегу? Увидел множество лопарей, раздетых донага, мужчин и женщин. Мужчины, чьи головы украшали оленьи рога, боролись между собой за право обладания женщиной. Дело было теплым летом где-то в самом конце позапрошлого века. Можно понять изумленного ижемца, да любому, будь он даже и не ижемец, тоже захотелось бы помериться силой и получить вожделенный приз. Он разделся и выбежал из своего укрытия к месту схватки. И что же? Лопари и лопарки предпочли разбежаться,
Первые аргиш, санные обозы и оленьи стада, караваны ижемцев, появились в Лапландии в 1883 году, а первый брак между двадцатитрехлетним саамом и восемнадцатилетней ижемкой был заключен только в феврале 1929 года, кстати, как раз в Ловозерском загсе.
В Ловозеро ижемцы сначала поселились на особицу, на другом берегу речки Вирмы, потом уже двинулись в глубинку, застроив Краснощелье, Ивановку и Каневку.
Почти полвека друг к другу приглядывались!
А тут и коллективизация подоспела, весьма способствовавшая объединению саамов, коми, ненцев и русских в единые дружные трудовые коллективы.
Надо признать, что отважившиеся на переселение ижемцы оказались более предприимчивыми, более инициативными, изобретательными, и отличались сплоченностью, которая только и позволяет пришлому племени выжить в чуждых пределах. И в торговле они преуспели, а при советской власти в начальство охотно пошли, и за новое дело брались бесстрашно, одно слово, зыряне. Недаром же первым председателем местного Совета в Ловозере, на исконно лопарской земле, стал ижемец, а первым шофером стал его сын.
Обо всем этом сказать совершенно необходимо, иначе трудно будет понять, почему Иван Михайлович Михайлов отвел в саамском заговоре такую значительную роль ижемцам, почти такую же, как русским.
Наряду с появлением коми-ижемских колонистов важнейшим событием, по-своему знаменательным в истории края, стало в 1894 году начало переписки об учреждении Ловозерской метеостанции.
Это событие трудно переоценить как в научном, так и в художественном плане.
Нет, жизнь сочинитель непревзойденный и соревноваться с ним – только пеночек смешить, есть в тундре такие маленькие смешливые птички, чуть поменьше ворокушек, тех, что прилетают следом за лебедями.
Организатором Ловозерской метеостанции и первым метеорологом стал священник, грубо говоря, поп.
Были времена, когда наука и просвещение находили себе прибежище в монастырях и на церковных подворьях. Не прервалась эта традиция и в ХIХ веке. Пусть австрийский монах придумал правила наследственности, а зато наш ловозерский батюшка Николай по просьбе Главной Физической Обсерватории в Санкт-Петербурге согласился устроить на Ловозерско-Лапландском погосте метеостанцию и вести на ней наблюдения.
И нелегко решить, кому из них было труднее, австрийскому монаху или нашему батюшке.
Строить метеостанцию в тундре это вам не в теплом австрийском климате делать опыты над горохом.
Из интенсивной переписки батюшки с директором Главной Физической Обсерватории г-ном Г. Вильдом и успевшим сменить его в этой должности г-ном М. Рыкачевым видно, как тощий кошелек русской науки сдерживает смелый полет боговдохновенной мысли и замедляет осуществление даже простых научных замыслов отца Николая.
Прошло пять лет с начала переписки, и в Санкт-Петербург приходит сообщение от святейшего метеоролога: «Честь имею донести Главной физической обсерватории, что метеорологические наблюдения при Ловозерско-Лапландской станции начаты мною с 12
Вот и последний священник Ловозерского погоста Михаил Распутин тоже оставил по себе память. Как человек образованный, окончивший Архангельское духовное училище и два класса псаломнической школы, Михаил Иванович стал в Мурманском краю весьма известен, о нем писали в главной областной партийной газете «Полярная правда». Батюшку в Ловозере уважали и не ругались при нем матом. Не дай бог узнает! После падения недолгой белогвардейской власти на Мурмане он был в делегации села Ловозеро, ходившей в Мурманский Совет за разрешением создать Советскую саамскую республику. Резоны были предъявлены убедительные, а может, помогла и молитва отца Михаила. Мурманский Совет принял историческую резолюцию: «Дружно крикнем во имя мировой революции – да здравствует Советская Лопарская Республика!» Дальше уже далекий Совет Народных Комиссаров в Москве посчитал полторы тысячи народу для Республики маловато, но право организовать самостоятельную лопарскую волость с центром в Ловозере разрешил.
Были у батюшки и олени, и даже свое озеро за селом, и по сию пору именуемое Поповским. Если кто приходил к месту его промысла, он его увещевал: «Иди, сыне, дальше! Вон рядом Ловозеро. Там и воды, и рыбы поболе. А мне от храма далеко ходить нельзя». Так за собой озеро и оставил.
Старался батюшка по примеру предшественника не отстать от своего времени, не чужд был идеям кооперации и торгового промысла. Был избран первым председателем Ловозерского кооператива, и труды его на этом поприще заслужили благосклонную оценку опять же в «Полярной правде», дескать, служит поп в кооперативе «гладко и хозяйственно». Но не избежал батюшка и строгой партийной критики, та же газета указала ему на необходимость различать, «где его личное хозяйство, а где общественное», где свой карман, а где общий.
Среди множества достоинств отца Михаила был у него и грешок, выпить любил. Это ли для русского человека грех!
Да вот в подпитии буйным становился… Как говорится, из песни слова не выкинешь. А уж пел отец Михаил во хмелю, хоть святых выноси, и не только божественное…
Не пропускал батюшка ни митингов, ни собраний, о коммунистах отзывался только хорошо, а принимая участие в праздничных демонстрациях, ходивших по Ловозеру с флагами и портретами вождей, пел со всеми «Интернационал». Не помогло. И дом поповский снесли, на его месте райисполком поставили. И церковь переделали в клуб. И сам на Соловках сгинул.
Долго ли, коротко, но уже к незабываемому 1917 году на Ловозерье раскинулось четыре погоста, само Ловозеро, да Семиостровье, да Лявозеро. Четвертый погост – Воронье, что по реке Воронье. Река богата семгой и порогами со звучными именами – Медвежий, Кровавый, Малый Падун и Большой Падун. Последний уже при выходе Вороньей в Ледовитый океан, напротив большого плешивого острова Гавриловский и островов помельче, скопом названных Вороньи Лудки.
На всех четырех погостах обитало семьсот семь человек, вполне достаточно, чтобы избрать председателем местного Совета батрака-оленевода, тридцатидвухлетнего ижемца Рочева. По мастито Семен Макарович ижемец, а по роду, надо думать, из русских, поскольку «роча» на языке зырян как раз и значит «из русских». Видно, добрая мать-олениха облизала родившегося в 1875 году Семена Макаровича, если дарована была ему долгая жизнь, пережил он многих земляков и сородичей и увидел радость победы над немецко-фашистскими захватчиками, как ни силившимися, но ни пяди лопарской земли так и не захватившими.