Другое небо

Алейник Александр

III

К нему тут привыкли все: колодец, коза, корова.Кобыла и балагула. Ночная звезда. Иегова.Он отталкивается от травы. Он восходит без лестницв шатающееся небо. Ведь оно без него исчезнет.Он понимает мир, как младенец сосок багровый,с звёздочкой молока, с мычащей в яслях коровой,с курами на дворе, козой, корку жующей,с Господом Богом на небе и на иконах живущимкротким Христом-Спасителем, солдатом, пьющим с подружкой;она у него на коленях, он — с недостаточной кружкой,с умной рыбой в воде, с невесомым раввиноммежду звездой и луной, над местечком родимым…Знает скрипач, что нужно нам для

полёта простого,вот он сидит на крыше, там где был нарисован.

* * *

Зазвенел звонок, то ли школьный, то ли ларёк ограбили,то ли кино уже началось, а лимонад не допит,и плывут облака над дворами, кресты над кровлями…город в сентябре похож на шар воздушный.Листья влетают ко мне в растворённую форточку,листают стихи, застрявшие в кареткепишмашинки «Москва», задирающей жестяную горсточкук ненадёжному потолку на Малом Каретном.Неохота вставать. Бриться. Мои свиданияв последнее время назначаются посрединемедного провода. Узкого места, куда непридёшь без электричества телефонных линий.Это, наверное я накрутил. Ну и ты, быть может.Наши регистры гуляют, как Бойль с Мариотом.Клёны швыряют листья в летящие лужи.Бульвар похож на ветерана с янтарным аккордеоном.

* * *

Здравствуй, смотрительжёлтого-рыжего-чёрного.Ветра сырого. Воспалённого горланеба нечёткого.Смотри, голаяроща унижена.Отворачивается, стыдливая.Земля голодная, чернокнижная,своё варево торопливо —жизнь — дожирает, неопровержимо приближена.Так лис нами будет:сон приснится, раздрызганный в капли,в землю вопьются (на лицах пудра)прихорошенные — в чрево её перемалывающее, полумёртвое,червивое, вскрываемое лопатой,в мокрое корье, в комья перетёртые,в грубую крупу,подаваемую ко ртураспадом.

* * *

Мы живём в эпоху торжествующих кретинов.А букашки ползут наклоняя травку.От того что я вижу может вырвать.Особенно чётко на беленькую бумагу.От меня отшатываются при встрече.С таким лицом не подходят к дамам.Видно в нём начертано то «далече»,где на весь свой век нахлебался сраму.Журналист зажужжал — заработал денег!Щелкопёр натрещал — 30 тыщ курьеров!Разбудите архангела Гавриила.Я давно не слышал чарующих звуков.

* * *

Человек падает под горизонт,вдруг… ни крика, ни всплеска, —всё вспоминаю его лицобез воскового блеска,скоропожатье его руки —сухонькое касанье,круглые веки — порх — мотылькиблёклые над глазами, —слышал теперь синегубка емустала подружкой милой,глупо всё вышло, не по уму,с этой его могилой, —а хороша она — не хороша,не распознать сквозь дымку,с ней неодиноко лежать,навзничь вечность в обнимку, —вот она кровная с миром связьсемени с прахом, влагой,то что питает тоску и страсть,обречённой отвагой,всякой земле он песка родней,глине любой, подзолу…в каждой былинке теперьзвучней арфа поёт Эола.

* * *

Протопопа

упрямого тёмная речьпродирается к небу,дабы небо стеречь.Принимая из рук палача крохи хлеба, —пировать на дыбах, — да вроде юлы на колы,быть на дыбу насаженным,не изрекая хулы —но хвалы Богу доброму — абы — Богу-то страшному.Так отвергни, — ему говорят, — Отступи!Либо пусть явит чуда! —и из ямы, в червях, протопоп возопит, —— С кем же буду тогда… с кем буду…

* * *

Просыпайся, дружок, просыпайся.Голубые глаза открывай.Я тебя, лейтенантик запаса,подсажу в ленинградский трамвай.Через день начинается лето,набухают любовью сады.Небо птицами насквозь пропетои всплывают дворцы из воды.Мне с тобой, рядовому бродяге,часовому болезной луны,в невоенной шататься рубахепо зелёным траншеям весны.И кружа над Невой и мостамив неотвязном пуху тополей,слышать будущего нарастаньев легкомысленной жизни моей.Будто трубы трубят золотыенад землёй высоко в тишине,где мы ходим с тобой, молодые,по одной ленинградской весне.Ты, моя докторица большая,от печалей моих излечии к трезвону второго трамваяприцепи от бессмертья ключи.

новые берега

I

…повернулась плечом и уткнулась в плечо,лоб был влажен, хотеть не хотелось ещё,но ещё обвивала меня горячо,дышишь… бедный скелетик… костяная нога…жизнь, конечно, кромешна, разлука туга,входим на вдохе в новые берега,свет смежает глаза, жизнь наощупь бредёт,за зазором зазор тёплый выдох прядётчерносветлый узор — коридор — так вперёд…

II

В влажные клеммы любви — вход, распалённый сердечник,в спас и замес на крови вдвинуты горла и плечи.Нас заплетает узор рёбер, коленей, лопаток.Выступ вступает в зазор — в правильный миропорядок.Кто там, смешав нас, следит сверху за нами бессонно,грудь прижимая к груди, гонит в сосудиках солнца,в рысь замираний, рывков, так вылезают из кожи —вон из костей, из гребков рук к прошивающей дрожи.Вобранный воздух во ртах вогнут в гортанные трубы,в вырытый ход для крота в общей норе носогубой.Головы в душном дыму, в палево-голом угаре…Нечего делать уму в сомкнутой в целое паре.Ева, Ревекка, Рахиль, Лия, Эсфирь, Магдалина —ветра горячего пыль, света светящая глина,выгиб ребра моего, выломанного из рёбер…Мне хорошо, на него солнце Эдема угробив.

III

Я не руками, ртом касался,груди мерцающей и плеч,подставленных… и свет мой освещался,но как немел язык, темнела речь.Едва ли сознавая, создавалимы что-о нежное, чему названий нет…Лежали улицы — карандаши в пеналеда детский дребезжал велосипед.И губы целились и локти улетали,так птицы бедные кружат у тайных гнёзд,когда мы ненадолго замирали,и слышали… как мир огромен, прост.