Другой край мира
Шрифт:
Он сокрушенно помотал головой, выражая сочувствие Онору.
– Пошли, приятель, я угощу тебя чем-нибудь, – печально сказал он, увлекая совершенно ошалевшего Онора за собой. – У нас там орехи в меду, и даже была коврижка. Может, придумаем что-нибудь, чтобы следующей осенью ты точно поехал.
Онор в полном ошеломлении сделал пару шагов за ним.
– Там ткани.
На голос обернулись все, включая Тамира, который уже почти развязал один из мешков.
Конда стоял, прислонившись плечом к стене подворотни, и широко улыбался, сложив руки на груди.
–
Он, посмеиваясь, подошел к Тамиру, у которого покраснели кончики ушей.
– Позволь.
Тамир отступил на шаг. Конда развязал кожаный шнур, который тот пытался растеребить, вытащил мешок из общей кипы и завернул края, показывая содержимое.
Аяна, Арет и Онор подошли поближе.
Конда провёл рукой по ткани, и Аяна восхищённо выдохнула. Сине-зелёная ткань цвета спокойного моря была невероятно тонкой, гладкой, и сияла ярче, чем морская гладь на восходе. По телу пробежали мурашки от восторга.
– Что это? – взволнованно подняла она глаза на Конду и встретила его взгляд. Он внимательно смотрел на её лицо, а тёмные глаза смеялись.
– Это седа. Я вижу, что ты не знакома с этой материей, кирья. Коснись её.
– Тут и правда только тряпки? – разочарованно протянул Арет. – И всё?
Конда рассмеялся.
– Этот рулон седы стоит... – Он зажмурился и потёр переносицу, считая про себя. – Стоит примерно как семь или восемь хороших лошадей.
Аяна отдёрнула руку. Менять рулон ткани на семь лошадей? Но блеск ткани манил её, и она, словно заворожённая, медленно подняла пальцы и провела по ткани.
Седа была прохладной, и рука скользнула по нежной поверхности рулона. Она еле удержалась от того, чтобы смять пальцами верхний слой, почувствовать стромкость материи, и с сожалением убрала ладонь.
– Сколько па в этом рулоне? – спросила она, присмотревшись внимательнее. – Материал совсем тонкий. Что вы шьёте из него?
– Ну, эти тряпочки — по твоей части, Айи. Мы, пожалуй, пойдём к затону, – сказал заскучавший Арет. – Бывайте.
Конда проводил близнецов глазами.
– Эта ткань идёт на повседневные платья знатных женщин и на рубашки для мужчин. Здесь шестьдесят па. Этого хватает на два женских наряда.
Шестьдесят па? Два платья? Аяна уставилась на него с круглыми глазами.
– Конда, что же за платья у вас носят женщины?
– Платья у кир многослойные, с несколькими юбками. Юбки пышные, со складками. Девушки носят обтянутые тканью туфельки. Часть ткани пускают на веер. На юге из этой ткани делают накидки от солнца.
– Туфельки обтянуты тканью? Вот этой?! – Аяна пыталась понять, не шутит ли он. – Но как же... как они ходят по улице? Ездят на лошадях? Работают? И что значит – накидка от солнца?
– Кирья Аяна, я обещал тебе рассказать о наших традициях, и я сдержу слово, – весело улыбнулся Конда. – Я расскажу тебе всё, что ты захочешь узнать. Даю слово. Но позволь нам убрать наш ценный груз в безопасное место. Воло и так до сих пор переживает, что у вас тут нет ни единого ключа и замка. Пожалуйста,
Онор, который скучающе бродил по двору, оживился.
– Идите за мной, – махнула рукой Аяна. – я покажу.
Они поднимались по лестнице, когда во двор въехала ещё одна телега.
– Вот наши верхние помещения, – показала Аяна. – Первая дверь — это малая мастерская, про которую я говорила. Там сейчас стоит два станка, но их можно вынести, у нас широкие двери. Дальше комната ещё одной семьи, которая живёт с нами, и в конце — летняя спальня. Там в морозные дни холодно, но сухо. Вы можете оставить часть тканей там. Только сначала я заберу оттуда свои вещи — один сундук.
Конда заглянул в малую мастерскую и удовлетворённо кивнул.
– Это отличное помещение. Онор, помоги мне вынести станок. Второй можно оставить, он узкий, подвинем его в проход между рядами. Кирья Аяна, куда можно поставить большой станок?
– Слева от лестницы коридор. Он ведёт в основную мастерскую. Я открою обе створки дверей и там, и там, и вы спокойно пройдёте. Осторожно, станки очень тяжёлые. Лучше осторожно тащите, не поднимайте. Конда, ты не против, если я пойду к очагу? Все ушли, и мне нужно приготовить обед.
– Хорошо, кирья. Мы справимся, спасибо.
Аяна спустилась к летнему очагу и замесила тесто на лепёшки, потом поставила вариться похлёбку и кашу на вечер. Во двор приезжали и уезжали телеги, и Конда с парнями таскал кожаные свёртки наверх и снова спускался вниз, и она сначала считала кожаные мешки, но вскоре сбилась со счёта и бросила это бесполезное занятие.
Лепёшки были готовы, и Аяна поставила на огонь большой котелок с водой, чтобы приготовить тёплое питьё, потом подняла крышку над похлёбкой и с наслаждением принюхалась. Густое, ароматное варево с жирным мясом, капустой и крахмалистыми клубнями, приправленное ароматными травами, пахло крайне заманчиво и радовало глаз золотистыми окошками жира, которые были похожи на стеклянную цветную линзу одной из детских игрушек Олеми. В той игрушке, если заглянуть внутрь, направив на свет, цветные бусины и кусочки разноцветных стёклышек бесконечно отражались в небольших зеркалах, с каждым поворотом длинной трубки ложась почти так же, но немного иначе, и каждое крошечное изменение усиливалось отражениями и создавало невероятные картины, которые, к сожалению, невозможно было сохранить иначе как в памяти.
– Кирья, я могу перенести твой сундук и использовать вторую комнату? – спросил Конда, подходя к очагу. – О, необычный запах. Что это?
– Это похлёбка. Ты хочешь есть? – спросила Аяна. – Я налью тебе.
– Да, я люблю пробовать новое, особенно когда оно так изумительно пахнет, – оживлённо кивнул Конда.
Аяна протянула ему корзинку с лепёшками, налила похлёбку в большую миску и подвинула через стол, потом принесла и вручила ему ложку. Он смотрел на неё с интересом и улыбнулся, когда она села напротив и начала жевать лепёшку, ожидая, что он скажет насчёт этой новой еды.