Дубль два. Книга вторая
Шрифт:
Пытаясь хоть как-то собраться с мыслями, что было непередаваемо сложно, посмотрел на Павлика. Видимо, он сбил охотку по черничной пастиле, и уже не держал зажатыми по куску в каждом кулаке. Левашик был только в правой, причём удерживал его племянник как-то непередаваемо интеллигентно, тремя пальчиками, с крошечным мизинчиком чуть наотлёт. И откусывал всеми восемью зубами, но совсем не так, как с утра. Неторопливо, с чувством и удовольствием, без спешки. И синими пузырями слюней больше не исходил. Поймав мой удивлённый взгляд, он неожиданно лукаво подмигнул одним глазом.
— Павлик совсем взрослый стал, — Алиса говорила со свойственной матерям гордостью и лёгким беспокойством. Обычно такие фразы сопровождали какое-нибудь безмерное героическое достижение, вроде «перестал жевать спинку кровати» или «больше не плюётся фруктовым пюре». Поэтому я пропустил было похвалу мимо ушей.
— Дядя, а когда пойдём с дедушками в зал? — спросил племянник. И я облился чаем ещё раз.
В голове полыхнула старая шутка Оси про «ух ты, гляди-ка, оно говорящее».
— А ты как думал? Общение с разумом такого уровня — это тебе не в носу ковыряться. Следите теперь за парнем, того и гляди — девки на ум пойдут. Вон на Линку как косяка давит, — в епископе сочеталась гордость, будто это он сам научил годовалого малыша разговаривать, и какой-то непонятный мне кураж. Ответ пока был только на первый его вопрос: «А ты как думал?». Не думал я снова, традиционно для меня, никак. От греха.
— Ты по себе-то не суди всех, старый волокита, — вроде бы недовольно, но с каким-то добрым прищуром прогудел Сергий.
— Это ты мне будешь рассказывать, Раж? — будто бы возмутился Степан, но тоже как-то неубедительно. — Да твою рожу надо на баннерах национального проекта «Демография» рисовать! Где ни появлялся — такую рождаемость обеспечивал, что ни в сказке сказать. Потому что детские они, сказки-то. Правда, девки одни получались, но зато какие! Смак, маков цвет, хватай и беги, а не девки.
— Ты зенки-то с-подо лба выкати обратно, — тут, кажется, недовольства в Сергии прибавилось. Или смущения? — И хорош про то за столом-то. Дети среди нас малые.
— Хватай и беги, — вполне чисто произнёс Павлик, будто задумавшись и стараясь получше запомнить новый речевой оборот.
— А ты не слушай его, внучок! Эта старая шляпа тебя точно плохому научит! — взвился дед.
— Старая шляпа, — с той же задумчивостью, чуть пришепётывая, повторил племянник, глядя на епископа. Если бы взгляд принадлежал кому-то другому, я охарактеризовал бы его как «коварный».
— Так, ну-ка ешьте оба-трое, чтоб рты заняты были! — не выдержала Алиса. И, словно по волшебству, уняла и стариков-разбойников, и сына. Который, меж тем, продолжал поглядывать на дедов, я бы сказал, каверзно.
Вечером Устюжанин снова прокатил нас на лифте до того самого балкона, за которым, как и века назад, разливалось зелёное море тайги. В лучах садившегося Солнца казавшееся спокойным, но таящим в своей глубине немыслимое количество тайн. Часть из которых мы теперь знали, в трактовках разной степени глубины и вовлечённости.
Здесь, на вершине, ветерок сдувал бы случайных кровососов, надумай они подняться в такую даль. Он же доносил с подножья ароматы нагретой за день хвои и
— Сажик! Я завтра выйду гулять! — тонкий голос Павлика пролетел над елками, усиленный Речью. И снизу справа ответом прозвучало далёкое возбуждённое тявканье. Показавшееся мне чуть недоумённым, но довольным.
— Деда, проводишь? — опять не совладав с шипящей, спросил племянник у хозяина.
— Конечно, милый. И провожу, и с вами поиграю. И дядю с собой возьмём — ему тоже полезно будет по лесу побегать, — на малыша епископ смотрел с умилением, как на любимого родного внука. Во взгляде на меня эмоции были другими. Мне не понравились. Чем-то напомнили дурацкий фильм «Майор Пэйн», виденный когда-то в раннем детстве.
Проводив Солнце, мы спустились обратно в гору, где посредине озера снова ломился от еды стол. Пожалуй, не так уж и не прав хозяин, побегать по лесу точно не повредит. С таким усиленным питанием есть риск через неделю остаться тут навеки. Тупо застряв в дверях. Лина хмыкнула, видимо, услышав эту мысль, но тут же с легкой тревогой провела руками по бокам. Как по мне — идеальной формы. Хотя под свободной рубахой особенно и не различить. Надо будет освежить в памяти вечером. Судя по вспыхнувшим щекам, эту мысль она тоже подслушала. Но не отвергла.
Валяясь на кровати в «нумерах», теми же самыми морскими звёздами, мы смотрели на фальшивое окно-телевизор, где сейчас как по заказу передавали вечернее океанское побережье. Тот самый белый песочек, какие-то еле различимые горы у горизонта и две пальмы, что клонили зелёные фонтаны веток почти к самой воде.
— Ты согласишься? — в «картинках», скользнувших по лучу от Энджи были пояснения к не самому простому и однозначному вопросу. Про одно из ближайших Древ, на землях Коми, которое уже после того, как Степан Устюжанин отошёл от дел под землю, пережило чёрную прививку.
— Да, — ровно, как о давно решённом отозвался я. Почувствовав, как она чуть вздрогнула.
— Я ждать тебя буду, — после повисшей было паузы произнесла Лина. Изогнув шею, чтобы заглянуть мне в глаза.
— Я вернусь к тебе, родная. Что бы ни случилось, — мы, наверное, оба понимали, как никто другой, что слова эти звучали глупо, по-детски. Потому что прекрасно знали, пусть и чуть по-разному, с кем придётся сталкиваться. И что гарантировать обещанный возврат в любом случае — как минимум, довольно самонадеянно. И оба промолчали. Просто обнявшись крепче. Чтобы не спугнуть ни любовь, ни удачу. Чтобы не сглазить.
А наутро возле кровати нас ждали камуфляжные костюмы-«горки» и странные, будто бы брезентовые, кеды оливкового цвета на тонкой резиновой подошве. И два ножа, по одному на каждой из стопок одежды. Которая отличалась только размером. Ножи были одинаковые абсолютно.
За столом все были одеты, как любил говорить дядя Сеня, безобразно, зато однообразно, по-военному. Кроме Павлика, который единственный щеголял в штатском — том самом, в котором приехал: джинсики, курточка, футболочка и крошечные кроссовочки, что так удивили Антипку, ученика Клима-Хранителя.