Дубль два. Книга вторая
Шрифт:
— А бакланы зачем? — удивился Раж.
— А чтоб жизнь малиной не казалась. И чтоб смирению учиться беспрестанно. Ему полезно было бы. Это ж надо было так въ… хм. Пиз… Эм-м-м. Стукнуть, короче, больно по дедушке, — подобрал-таки слова он.
— Да, звонко вышло. Ладно, хорош на жалость-то давить, пеньсия, — вернул издёвку Сергий. — Таких дедушек, как мы с тобой, только из танка расстреливать. А из Аспида будет толк, думается мне. Скорости только маловато и с координацией беда.
— Беда, точно. Но оно, пожалуй, и к лучшему. Кабы он в полной силе был — от меня бы в те кусты только верхняя половина отлетела. А от нижней — кишочки за ней вслед, серпантином, — задумчиво сообщил епископ, потирая грудь и поднимая осторожно левый локоть, прислушиваясь к ощущениям.
— Образно. Наглядно, — пробурчал дед,
А потом Раж, под одобрительное кряхтение Степана, играл со мной «в белочку». Смысл игры заключался в том, чтобы успеть перепрыгнуть с ветки на ветку, не влепившись в стволы и не свалившись на землю. А главное — не получив шишкой, которых дед насобирал полные карманы и швырял со скоростью пулемёта. Через десять минут я нахватал синяков по всему периметру и едва не лишился глаза, когда пахнувший смолой снаряд прилетел особенно удачно. После чего спрятался за стволом и принялся, как настоящая белка, верещать оттуда, чтоб старый вредитель прекращал. Но с ним такие номера не проходили. Он по одному «отсушивал» мне меткими бросками пальцы, которыми я хватался за кору ёлки. Было больно.
Домой возвращались, как инвалидная команда. Епископ кряхтел, охал и шаркал ногами. Сергий держался получше, но тоже ойкнул пару раз, неловко ступив на корни и потревожив бок. Я, стараясь не издавать звуков вовсе, и особенно — не думать, плёлся следом, хромая и переваливаясь, как утка. Один Павлик как ни в чём не бывало нарезал круги вокруг неспешной процессии, верхом на счастливом Сажике. Который облизал его, кажется, с головы до ног, провожая в глухую каменную скалу, что обернулась проходом, стоило Степану нажать какой-то неприметный выступ. По подвесным мостикам в обратную сторону шли, наплевав на высоту и шаткость конструкции — как-то вообще не до того было.
Очень помогла, конечно, баня. Как и в прошлый раз вышли из белых клубов румяными, чистыми и почти отдохнувшими. Ну, женщины и дети — полностью, без «почти». Но и мы с дедами хромали уже чуть меньше. Хоть они и пугали в один голос, нагоняя жути, что сегодняшняя боль — так, баловство. Вот встанешь утром — увидишь небо с овчинку! Никогда не понимал глубины этого изречения. Причём тут овчина?
Ужин, которым единогласно было решено признать наш сильно запоздавший обед, тоже не подвёл. Каждый нашёл что-то по душе: было и сладкое, и жирное, и острое, и диетическое. Диетическим старики-разбойники снова накидались так, что провожали нас песнями.
— Как думаешь, когда поедешь? — негромко спросила Лина, разминая мне спину. Она честно старалась избегать синяков, но, видимо, кроме них там особо ничего и не было, поэтому я терпел молча, иногда дёргая пяткой или плечом.
— Думаю, завтра-послезавтра Степан доложит Белому об успехах и достижениях в тренировке личного состава в лице меня. А тот уж помозгует и решит, осилю ли. Или ещё месяцок в «белочку» стоит поиграть, — страдальчески вздохнул я.
Энджи хихикнула и принялась рассказывать на разные голоса и показывать, как и с какими выражениями лица я валился с веток, сбитый меткой шишкой Сергия, как пустая банка в тире. И с какими репликами встречали очередное приземление старики-разбойники. Я сперва пыхтел, обижаясь, а потом уже хохотал с ней вместе. Это непередаваемое чувство, когда ты говоришь с любимым человеком на одном языке, на одной волне, и вы не боитесь показаться друг другу слабыми, смешными или глупыми.
Правы оказались оба — и я, и Степан. Он — потому что с утра весь Змеев болел так, словно им вчера сваи забивали. В гранит. Я — потому что два дня прошли в тренировках. Помимо «белочки» научился играть в «карасика», с удивлением узнав, что могу не дышать под водой гораздо дольше привычной минуты, и плавать гораздо быстрее, чем предполагал. В «пущевика» или «ворсу»* — какую-то, как я понял, разновидность лешего, только злого и нелюдимого, никогда не показывавшегося на глаза людям. Тут надо было на счёт «раз!» спрятаться так, чтобы тыкавшие палками во все стороны старики-разбойники как можно дольше не попали в глаз или в живот. Очень выручила Осина наука
А вечером третьего дня тренировок, после непременных бани и ужина, подземный владыка предупредил:
— Поутру Древо на завтрак приглашает.
Звучало это по-прежнему тревожно, несмотря ни на какие успехи и достижения в физподготовке, конечно. Я прекрасно помнил, чем и как завтракали обычные, виденные мной раньше, Древа — Дуб и Осина. И даже полученная от Оси «схемка» по устройству и обслуживанию конструкции «кормящего амбара» тут же всплыла в памяти. Не имевшая, наверняка, ничего общего со сплошным камнем подземной пещеры, где из дерева были только хозяин да гость, Белый и Осина.
В назначенное время, с таким трудом различаемое здесь, под каменными сводами, мы спускались в таинственной кабине на не менее таинственный этаж. Шифровка, которую Степан отбил по нижней кнопке, не поменялась. Значит, скорее всего, и пещера нас ожидала та же самая. Хотя с одинаковой вероятностью это могло и не значить ровным счётом ничего. Зная о возможностях здешних хозяев, о времени, которое они потратили на то, чтобы с комфортом и безопасностью обустроиться в подземном царстве, о деньгах, в конце концов, которых у епископа явно куры не клевали, можно было даже не сомневаться — сюрпризов избежать не удастся.
* Ворса — мифологический персонаж народов Коми, сродни лешему.
Глава 18
Мы принимаем бой
Пещера Перводрева выглядела не так, как в нашу первую с ним встречу. Кромлех-стоунхэндж и круг из парящих камней не поменялись, как и колонны трёх основных цветов, державшие вечные своды этой цитадели. Но в центре ограды, полукругом, почти у самых корней Белого, разместились необычного вида кресла, отдалённо похожие на дачную плетёную мебель. Очень отдалённо.
В голове разом пролетели ассоциации с русскими народными сказками в части «кто сидел на моём стуле и сдвинул его с места». И с электрическим стулом из «Зелёной мили». И, неожиданно, с прокрустовым ложем из древнегреческих мифов, давно и прочно, казалось бы, позабытых. И пугали даже три медведя, а уж про бедолагу Джона Коффи и античного членовредителя и говорить нечего.
Оригинальная мебель была одинаковой высоты, но, при взгляде сбоку замечались отличия. В основном по форме. Среднее кресло было похоже на детский стульчик, что предлагают в ресторанах, чтобы малыш сидел за столом на одной высоте с родителями. С тем, для кого оно предназначалось, вопросов как-то не возникало. Справа от него на сидении из сплетённых ветвей обнаружился, поразив нас до оторопи, Ося. Древо, восседавшее в президиуме. Думаю, такого вообще никто никогда не видел, тем более в таком, самом что ни на есть прямом смысле, без всяких метафор с аллегориями. Кресло слева от детского было обычным, практически человеческим. Следующая пара, по обе стороны от трёх перечисленных, тоже от нормальных ничем не отличалась. Ну, может, разве чуть поменьше была. Внешняя пара, кресла, что стояли по краям дуги, наоборот были рассчитаны на заседателей покрупнее. Если логика и не раз уже ставившийся под сомнение здравый смысл мне не врали — в партере у Перводрева места распределялись так: в центре Павлик, по правую руку от него — Ося, по левую — я. Рядом со мной — Энджи, с Осиной — Алиса. И старики-разбойники по краям. Тут оставались сомнения — фигуры у них были почти одинаковые, а какими ещё факторами определялась рассадка, я ожидаемо даже догадок не имел.