Дублинский отдел по расследованию убийств. 6 книг
Шрифт:
— Будет, — обнадежил я. — Непременно. Не думаю, что он тут же погонит Холли домой и велит обращаться к его адвокату; нет, он не из таких. Он, конечно, будет нам мешать, но исподтишка, и не отстанет — во всяком случае, пока не поймет, что мы добились реальных результатов. Он заставит нас говорить и говорить, а сам тем временем попытается сообразить, что у нас есть на его дочь и на чем нас можно поймать.
Конвей кивнула:
— Ясно. Есть его номер?
— Да.
Следующие несколько секунд я жалел, что не сказал "нет", но Конвей ограничилась нейтральным:
—
Мэкки ответил почти сразу:
— Стивен, мальчик мой! Сколько лет, сколько зим.
— Я сейчас в Святой Килде, — сразу прервал его я.
Воздух мгновенно сгустился в острие кинжала.
— И что случилось?
— С Холли все в порядке, — поспешил успокоить я. — И вообще все нормально. Нам просто нужно побеседовать с ней, и мы подумали, что ты захочешь присутствовать.
Молчание.
— Не смей говорить ей ни слова, пока я не приехал, — после паузы сказал Мэкки. — Ни одного слова. Понял?
— Понял.
— Смотри не забудь. Я неподалеку, буду через двадцать минут. — И повесил трубку.
— Он будет через пятнадцать минут, — сообщил я Конвей. — Нам нужно подготовиться.
Конвей захлопнула крышку ящика. Резкий лязг железа ворвался в самую гущу теней и медленно растаял.
Громко, обращаясь к темным сводам, Конвей объявила:
— Мы будем готовы.
Маккенна выскочила из гостиной на первый же стук Конвей, словно ждала за дверью. Долгий рабочий день и лампы дневного света в коридоре не красили ее. Прическа по-прежнему в идеальном порядке, и на дорогом костюме ни морщинки, но изысканный незаметный макияж местами собрался комочками, а кое-где просто стерся. Морщины с утра стали глубже, поры на коже зияли, как оспины. В руках она держала телефон: все еще пыталась сохранить контроль над ситуацией, судорожно латая расползающуюся по швам реальность.
Она была в ярости:
— Не знаю, включает ли стандартная процедура дознания доведение свидетелей до нервного срыва…
— Ну это же не мы держали толпу подростков взаперти целый день, — возразила Конвей. — Уютная комнатка и все такое, но через несколько часов они начали бы сходить с ума даже в самых изысканных интерьерах. На вашем месте я предоставила бы им возможность размять ноги перед сном, если не хотите, чтобы среди ночи они опять забились в истерике.
От возмущения Маккенна чуть прикрыла глаза, потом процедила:
— Благодарю за совет, детектив, но, полагаю, вы уже закончили свои дела здесь. Девочек держали взаперти, чтобы вы могли при необходимости побеседовать с ними, но теперь необходимость миновала. Соблаговолите покинуть школу.
— Невозможно, увы, — спокойно ответила Конвей. — Нам нужно перекинуться парой слов с Холли Мэкки. Вот только папу ее дождемся.
Маккенна возмущенно вскинулась:
— Я позволила вам общаться с девочками наедине только для того, чтобы избежать вмешательства родителей. Их присутствие сейчас лишь усложнит ситуацию и для вас, и для школы…
— Отец Холли все равно узнает обо всем не позднее завтрашнего
— Да, но неужели так необходимо беседовать с ней именно сегодня вечером? Как вы разумно заметили, девочки испытали за сегодня более чем достаточно. Утром…
— Мы можем поговорить с Холли в главном здании. Перестанем докучать вам, а остальные девочки смогут вернуться к своим обычным делам. Как насчет художественной мастерской?
Маккенна превратилась в одну сплошную манишку — выпятила грудь, как голубь-дутыш, губы пропали окончательно.
— Отбой без четверти одиннадцать. Надеюсь, к тому времени Холли — и остальные ученицы — уже будут в своих кроватях. И если у вас еще останутся вопросы к кому-либо из них, полагаю, они смогут подождать до завтрашнего утра. — Дверь гостиной захлопнулась у нас перед носом.
— Тебе такое обхождение, наверное, нравится, — фыркнула Конвей. — Ни фига не волнуется, что ее могут арестовать за препятствие следствию; это ее территория, она здесь босс.
— А почему в художественной мастерской? — спросил я.
— Чтобы она все время думала про ту записку на доске, вспоминала, что есть еще кто-то, кому все известно. — Конвей стянула резинку с той пряди, что еще оставалась от туго уложенного утром узла. Прямые густые волосы рассыпались по плечам. — Начнешь ты. Добрый Полицейский, милый и ласковый, не наезжает на девочку, не угрожает ее папе. Просто излагаешь факты: она выходила в парк по ночам, она знала про Криса и Селену, она недолюбливала Криса. Постарайся уточнить детали: почему она его недолюбливала, обсуждала ли это с подругами. Когда понадобится Злой Полицейский, вступлю я.
Несколько стремительных движений руками, щелчок резинки — и аккуратный узел вновь на месте, гладкий и блестящий, как отполированный мрамор. Плечи выпрямились; куда только подевался измочаленный вид. Конвей была готова к бою.
Открылась дверь гостиной. Холли на пороге, Маккенна за ней.
Волосы стянуты в хвост, джинсы, бирюзовое худи, рукава закрывают кисти. Я запомнил ее дерзкой, яркой, уверенной, но куда что делось. Бледная, повзрослевшая лет на десять, глаза погасшие, как будто кто-то встряхнул шарик с ее чудным игрушечным миром и там теперь все кувырком. Она была так уверена, что все делает правильно, а внезапно выяснилось, что все не так просто.
Я похолодел. На Конвей смотреть не хотелось. Да и нужды не было, я знал, что она увидела то же самое.
— Что происходит? — спросила Холли.
Вспомнил ее девятилетней, оторопевшей от собственной отваги, такой трогательной, что сердце разрывается.
— Твой отец сейчас приедет. Он предпочел бы, чтобы мы без него не начинали.
Глаза моментально вспыхнули. Холли гневно вскинула голову:
— Вы звонили моему папе? Да ладно!
Я промолчал. Оценив выражение моего лица, Холли тоже умолкла. И спряталась за внешним равнодушием, бесхитростная и одновременно хитроумная.