Дублинский отдел по расследованию убийств. 6 книг
Шрифт:
Воздух в комнате затвердел, царапнул горло наждаком.
— Да, — сказала я. — В курсе. Где ты его засек?
— Пришел пораньше, чтобы обстановку оценить, прежде чем к тебе лезть. А этот слоняется. С виду — просто ждет кого-то, но я-то сразу ощутил вибрации, понимаешь, о чем я?
Еще бы, всем нам знакомы эти вибрации.
— Ты хорошо его разглядел?
— Подошел стрельнуть сигаретку. — Блоха подался вперед, лицо сделалось наркомански пустым, пробубнил гнусаво: — Чувак, сигареткой не угостишь? — И снова заговорил нормальным голосом: — Но он тут же смылся. Может, конечно,
— Именно что "но".
Козел Краули со своими метр с кепкой и засаленным плащиком отпадал, а жаль. Я бы порадовалась, если это он сталкер.
— Я думаю, он следит за моим домом.
Блоха кивнул:
— Мне тоже так кажется. Есть предположения, кто это?
Я покачала головой.
— Я-то считала, что это предупреждение от гангстеров. После того фото в "Курьере" каждый может подкараулить меня возле работы и проследить до дома. Но если допустить, что история с бандой не имеет почвы…
Каждый раз, когда я произносила "банда", слово звучало все глупее. Я вытянула ноги на диване, пытаясь вернуть ощущение расслабленности, но оно ушло без следа. Черное окно за спиной штурмовал ветер.
— "Курьер" — настоящая клоака, — сказал Блоха. — И то, что бандиты за тобой не следят, не значит, что за тобой не следит убийца девушки.
— По-твоему, я сама не дотумкала? Я что, выгляжу слабоумной?
— Ну просто сказал. Тебе нужно срочно сменить сигнализацию. Установи "Фон-вотч" или такого же уровня.
— Нет уж, спасибо. Если оператор "Фон-вотч" не может дозвониться до клиента, то тут же звонит в полицию. Я скорее дам серийному маньяку разрезать себя на куски, чем в отделе узнают, что патрульные рванули ко мне на визг сирены, точно я из гражданских. Да я вообще начеку, тебя же я сразу вычислила… Или нет?
— Но я пришел не убивать тебя, — заметил Блоха. — А это совсем не то же самое. Я знаю, ты готова ко всему, и мне заранее жаль того беднягу, что нацелился на тебя, но и выспаться тебе тоже надо.
— Утром вызову слесаря, пусть сменит замки.
— И сигнализацию смени.
— И сигнализацию, мамочка.
Блоха наблюдал за мной поверх края чашки.
— Я останусь на ночь, да?
Под этим могли подразумеваться самые разные вещи. Сегодня вечером любая из них меня устраивала. Если бы это было не из-за типа с улицы и не из-за дерьма, которое я хлебала на работе, я бы, конечно, согласилась. Но мне не нравилась мысль, что я нуждаюсь в охране.
— Ты чудо, спасибо, но…
— Никто сегодня не будет скучать по мне.
— Ах, бедный малыш.
— Уверена?
— Совершенно. Но если снова увидишь того мужика, пошли мне сообщение, хорошо?
— Без проблем.
Блоха соскользнул с дивана, подтянул свои спортивки, подхватил со стола чашку и тарелку.
— Ладно, не буду к тебе приставать.
— Оставь все. Я уберу.
— Ну уж нет. Мамочка учила меня прибирать за собой.
Он направился на кухню.
— Спасибо, что
Я протянула ему свою тарелку.
— Хорошо, что заглянул. Ужасно рада была повидаться.
— И я. — Блоха захлопнул посудомойку и выпрямился. — Если замечу, что кто-то из мальчиков немного напряжен, дам тебе знать. Богом клянусь, сначала напишу. Иначе…
Блоха улыбнулся и приобнял меня. От прикосновения этой жесткой худой руки, от его запаха — дешевого дезодоранта, прямо из моего детства, когда мне было пятнадцать — я вдруг почувствовала такую слабость, что даже обрадовалась, что он уходит. Он включил на сигнализации датчик дверей и вышел, перебрался через стену — изящно и беззвучно, точно лис. Я заперла дверь и подождала, но сообщения от него не поступило.
10
На следующее утро я лежала в постели и размышляла, а не остаться ли в ней на весь день. Я почти не спала. Позвонив вечером ма и рассказав ей о сгустках крови в волосах Ашлин и выбитых зубах (ну-ну), я полночи дергалась от каждого звука. А в такую погоду звуков предостаточно. Остаток ночи я провела, размышляя, кто больше заслуживает хорошего пинка — Стив, придумавший бандитскую версию, или я, поддержавшая этот бред. И к шести я была один большой узел. В последний раз я прогуливала еще в школе, уж и не вспомнить, по какой причине, но сегодня меня останавливали только два соображения: во-первых, если не пойду на работу, то буду бегать, пока ноги не отвалятся, а потом запрусь дома и стану сходить с ума, а во-вторых, в случае прогула я просто на день дольше буду копаться в выгребной яме этого дела.
Не зажигая света, я оделась для пробежки, затем отключила наружный датчик движения, выскользнула на задний дворик и перелезла через стену. Было темно, ровная, иссушенная ветром тьма, которая бывает перед рассветом, когда даже ночные создания — лисы, летучие мыши, пьяницы и страхи — завершили свои дела и ушли на боковую. Даже ветер стих до слабеньких неловких порывов. Я беззвучно двинулась по переулку, прячась в тени, вглядываясь в открывавшуюся впереди темную улицу. Никого нигде не было — насколько можно было разглядеть в слабом желтоватом свете. Я оглянулась на дом. Тоже никого.
Обычно бег превращает меня в комок мышц, в сгусток силы, рвущейся наружу, и это задает настрой на весь день. Но сегодня сил не было, я не бежала, а плелась, точно обрюзгший новичок, ноги волоклись, будто обутые в пудовые сандалии, руки безвольно мотались, а дыхание словно забыло, что такое ритм. Я попробовала ускориться, но грудь буквально разрывало, а перед глазами вскоре заколыхалась тонкая красная пелена. Согнувшись, я припала к уличному фонарю и ждала, пока не отпустило.
Трусцой добежала до дома. Что-то подсказывало: если перейду на ходьбу, то скрутит так, что просто рухну на землю. К моменту, когда я добралась до своей улицы, ноги перестали дрожать. Темнота постепенно отступала, некоторые окна светились. Вокруг по-прежнему не было ни души.