Дуэль умов
Шрифт:
Рамон.
Донесение 2. 17 сентября 1942 года.
1. Жизель сказала мне, что Оливье придумал новый трюк: людей, которым нужно бежать из страны, одевают францисканскими монахами, и они бредут от одного монастыря к другому. Должен сказать, этот Оливье горазд на выдумки и, по-моему, с его стороны большая любезность, что он делится ими со своими соседями, особенно если это касается способов побега. У нас любой с радостью переоденется не только в монаха, но и в кого угодно — хоть в жандарма и даже фрица, — лишь бы бежать отсюда.
2. Хилари
Он хотел, чтобы после выздоровления Хилари стал его личным радистом, поэтому готов был посулить ему все что угодно.
Договорились, что к десяти часам Хилари приедет в больницу.
Хилари взял такси и ровно в десять был в больнице. Там о нем ничего не знали, и бедный малый просидел в ожидании приема битых пять часов. Наконец врач принял его. И тут один за другим посыпались вопросы:
— Фамилия?
— Как это случилось и где?
— Ваши продовольственные карточки?
Ошарашенный, Хилари напряг последние силы, прыгнул в автомобиль и вернулся туда, откуда приехал.
Когда я узнал об этом, меня чуть не хватил удар! Сел на велосипед и поехал в Антиб, в третий раз за этот день. В течение всего пути, невероятно злой, я придумывал выразительные фразы, которыми собирался забросать Карте, этого некоронованного короля олухов. День выдался жаркий, но я не замечал жары, ибо так горел от гнева — на самом хоть яичницу жарь.
Врываюсь к Карте, тащу его в другую комнату, чтобы никто не слышал, и там без передышки выпаливаю все, что у меня накипело. А он в ответ:
— Ах, совсем забыл!
— После этого, — возмутился я, — Хилари не пойдет к нам ни за какие сокровища и, между нами, черта с два кто другой пойдет.
Карте понял, что сейчас мне лучше не противоречить. Но он сильно удивился, так как до этого, подобно Портосу, воображал, будто я из тех, кто всегда готов уступать, какой бы вздор ему ни несли.
Но что я скажу Хилари? Что вы скажете, друзья?
Рамон.
Донесение 3. 18 сентября 1942 года.
В нашу сторону направлен прожектор. Луч его неустанно скользит с места на место и вот-вот нащупает по меньшей мере четырех влиятельных граждан в этих краях. Атмосфера накаляется.
1. Два дня тому назад, примерно около пяти часов я зашел к Антонию. Меня встретила взволнованная хозяйка, она сообщила, что никто из жильцов принять меня не может, так как здесь только что были полицейские и произошел очень неприятный разговор. Потом я узнал, что Антонию пришлось пойти в жандармерию и объясниться.
2. Вчера, когда я шел с Карте, меня остановил полицейский. Он потребовал у меня удостоверение личности и переписал с него все данные в свою записную книжку. Затем я спросил, что все это значит, но не получил ответа. Когда Карте повторил вопрос, полицейский ответил:
— Я проверяю, кто это такой.
Когда он отошел, я заметил, что за этим разговором скрывается
3. Сегодня в квартиру Поля два раза стучались полицейские, но его нет в городе. Он должен вернуться вечером, и наши караулят его, чтобы предупредить.
4. Если даже дела примут для меня дурной оборот, я узнаю об этом заранее и успею принять нужные меры. Мне наплевать на всю эту возню. Беспокоюсь только за Поля. Замечательный парень.
5. Связь с Эженом из Тулузы восстановлена.
6. Появилась надежда освободить Лорана. Мари занимается тюремной больницей.
7. С радостью получил партию подрывных устройств для самолетов, отправляемых в Германию. Людям на авиазаводе не терпится испытать новое устройство.
8. У нас есть возможность организовать на месте обмен английской валюты на французскую по курсу 225 франков за фунт стерлингов. Это бы полностью разрешило финансовую проблему.
Рамон.
Донесение 4. 8 октября 1942 года.
Дорогие друзья!
Вот уже несколько недель, которые показались мне месяцами, как я стараюсь поддерживать мир между Жюльеном и Карте. Теперь я убедился, что старания напрасны. Сегодня я встретил Поля и Карте с его шумной свитой.
— Мишель, — вдруг выпалил Карте, — я слышал из двух достоверных источников, что Жюльен называет меня неприятным субъектом, отъявленным бездельником и безответственным болтуном и заявляет, будто работа моя никуда не годится, а вся наша нация — стадо чистокровных олухов! Он также утверждает, что если бы пришлось поменяться ролями, то англичане показали бы французам, как работают настоящие люди, и прежде всего, конечно, по части организации радиосвязи…
Каково мне было выслушивать все это? Что я мог ответить?
— Жюльен, — начал я, тяжело вздохнув, — работает уже шесть месяцев, и живется ему здесь далеко не сладко: работа тяжелая, все время мешает полиция. Парень нервничает, и ладить с ним нелегко. Признаться, и мне приходится выслушивать от него крепкие словечки. Радиста подобрать не так просто, поэтому иногда приходится терпеть. Во всяком случае, — закончил я, — вопрос о Жюльене — дело серьезное. Он отправится домой на ближайшей фелюге, потому что я тоже не одобряю такого поведения.
Затем я пошел к Жюльену и крепко пробрал его. Правда, ругал любя: парень он хороший и здорово знает дело. Если бы мы работали с ним вдвоем, ничего подобного не случилось бы. Сначала он и слышать не хотел об отъезде, считая, что это бросит тень на его репутацию. Но я настаивал, утверждая, что, во-первых, ему нужен отдых, а во-вторых, при подобных взаимоотношениях с Карте недолго до провала.
В конце концов мы договорились, что он отправится на следующей фелюге. А пока он обещал сдерживаться и безропотно передавать все донесения Карте. Однако до отъезда он доставит мне еще немало хлопот.