Дульсинея Тобосская
Шрифт:
– Я не понимаю...
– Это трудно объяснить, но... я попытаюсь. Люди любят по-разному. Одни ищут наслаждения и счастья для себя или прежде всего для себя. А другие, и я такой, жаждут радости только для любимого человека. Если он счастлив моей любовью - то и я счастлив. Если ему плохо - то мне хуже стократ.
– Как это хорошо!
– Но в том-то и дело, что я не уверен, что смогу принести вам счастье. Я страшусь, что вам со мной не будет так хорошо, как с другим. Хотя бы с этими молодцами, которые кружат над вами.
– Как это хорошо!
– Чем же это хорошо?
– Потому что тогда все в порядке.
– Почему ж все в порядке?
– Потому что все это неважно.
– Да как же, черт побери, неважно!
– Потому что я точно такой человек, как вы говорили. Если только вам будет со мной хорошо, так и мне будет хорошо. Если только вы будете со мной счастливы, так и мне больше ничего не нужно.
– Если бы это была правда. Ах, если бы вы не обманывали меня и себя... Ведь ничего неизвестно. Ведь мало ли, может быть, это, не знаю, в каком-то смысле и судьба?..
– в сильном волнении сказал Луис.
Луна медленно опускала веко, гася свой свет.
– А жениться на мне не обязательно. Пускай это место и послужит могилой моей чести.
Стало совсем темно, чтобы ничего не было видно.
Но вот сквозь длинную щель в лучах горы и долы осветила заря. Послышались вздохи и зевки просыпающихся поклонников, блеяние коз и первые, еще сонные, стенания.
– Санчо!
Это кричала Санчика. Она подошла к погасшему костру, делая вид, что не замечает спящих Луиса и Альдонсу.
Луис и Альдонса одновременно повернулись на другой бок, как супруги, привыкшие спать на узкой постели, или как любовники, для которых и широкое поле - тесное ложе любви.
– Санчо!
– кричала Санчика
– Мы спали!
– проснулся Луис.
– Солнце мое, - проснулась Альдонса. Луис повернул ее к себе.
– Светло.
– Все спят.
– Здесь Санчика.
– Она не видит.
– Вижу, - возразила Санчика.
Из-за пригорка показался хмурый Санчо.
– Я за тобою, отец. Видишь, ты уже не нужен здесь. Сходились озябшие поклонники. При виде Альдонсы и Луиса остолбенели.
– В чем дело?..
– Что такое? Кто такой?
– Да смотрите же, кабальеро!
– Эй, все сюда!..
– Надо им сказать, - решила Альдонса.
– Кабальеро, произошла неприятность, - сказал Луис. Поклонники стояли плечом к плечу, как в строю. Альдонса встала, закалывая волосы.
– Я была ему женою в эту ночь.
– Не надо так говорить, Дульсинея, - сказал поклонник.
– Всю ночь я была ему женою.
Поклонник обратился к Луису: Дульсинея шутит?
– Нет.
– Уж не хочешь ли ты сказать, что опозорил ее?
– Если вам кажется, что это позор, то считайте так.
– Не хочешь ли ты сказать, что под покровом темноты лишил Дульсинею чести?
–
– Никто из вас не может распоряжаться мною. Никто не может меня судить. Никому не давала слова.
Поклонники стали говорить между собой - негромко, не рассчитывая на то, что она их поймет:
– Вот кто был для нас символ чистоты и верности.
– Вот на кого молилась молодежь.
– Опорочила достоинство испанских женщин.
– Втоптала в грязь.
– Грешно презирать народ, но я всегда говорил: крестьяночки - это прелестно, но - предпочтительнее в своем амплуа.
– Народ здесь ни при чем.
– Завтра мальчишки будут носиться по улицам Толедо и орать, что Дульсинея оказалась потаскухой.
– Гулящая девка.
– Распутная тварь.
Тогда тощий Луис ринулся на врагов. Поклонники, словно этого только и ждали, загоготали, заулюлюкали и принялись швырять его один к другому, другой к третьему, и он летел, кувыркался и бежал стремглав, как слепой, вытянув перед собой длинные руки, чтобы получить злобную зуботычину и, крутясь, лететь обратно.
– Вероотступники!
– вопила Альдонса.
– Богомерзкие твари! Низкопробная чернь!..
Поклонники швырнули Луиса на землю и угрюмо стояли над ним.
Санчо наклонился, привычно ощупал его.
– Выше голову, государь мой... Все, кроме смерти, поправимо. Возблагодарите Бога за то, что Он послал вам такое же злоключение, какие то и дело посылал Дон-Кихоту.
Луис сказал голосом слабым и глухим, как бы доносившимся из подземелья...
– Дульсинея... Тобосская... самая прекрасная женщина в мире. А я... самый несчастный человек на свете. Но мое бессилие... не должно поколебать эту истину.
Альдонса упала ему на грудь.
– Как хорошо ты это сказал.
– Бог сражений допустил, чтобы меня постигла подобная неудача, - сказал Луис почти в бреду.
– Ты ринулся на них как молния!
– Я ринулся?
– Еще как! Но их было много, а ты один.
– Их было... много.
Альдонса стала приводить в порядок растерзанного Луиса.
– Мы уйдем отсюда. Мы далеко пойдем, Санчо. Тебе будет трудно с нами.
– Далеко мне не дойти, - согласился Санчо.
– Да и денег нет. Вдвоем как-нибудь перебьемся, а втроем...
– Втроем трудно.
– К тому же и дочка у тебя.
– Кто же и последит за ней, как не я.
– Но где нам еще отыщется... такой рассудительный, дальновидный... добродушный и преданный человек... как Санчо Панса. Да и я... привык уже к нему.
– сказал Луис.
Санчо сразу же принялся собирать пожитки.
– Благодарю вас, государь мой. Ты должна понимать, дочка, странствующий рыцарь без оруженосца... никто.