Дульсинея Тобосская
Шрифт:
– А в таком случае вы должны каждый день его благодарить за то, что он вас так прославил! А вы вместо этого ловите женихов! Не успел войти человек в дверь - неизвестно кто и что, - уже приклеилась! Если вы т о г д а ничего не поняли, то хоть теперь хранили бы ему верность! Хоть для виду, для людей! Все равно ведь и возраст уже не тот!
– вопила Санчика.
– Что же мне, не жить теперь? Раз он умер, так и мне помирать?
– Живите, как хотите, только не позорьте его память перед целым светом!
–
Вошла Тереса с девушками.
– Ты еще здесь?
– Я собираю свой багаж.
– Багаж она собирает, - усмехнулась Тереса.
– Свой багаж она собирает! Собирает багаж!
– поддержала ее одна из девушек.
– Сюда пришла - все пожитки умещались в одной руке. А теперь собирает багаж, никак не соберет, - ядовито сказала Тереса.
– Повытряхивала клиентов, попользовалась, - сказала вторая девушка.
– Ну, ушлая девка!
– сказала третья девушка.
– Они сами мне дарили!
– отбивалась Альдонса.
– Другим почему-то не дарили!
– Нашли чем хвалиться!
– Потому что мы честные девушки! Мы честные девушки! Мы честные девушки!
– Это как надо понимать, намек?
– Можешь понять, как намек, - сказала Тереса.
– Да вы что?.. Вы как?.. Вы с кем?..
– растерялся Санчо.
– Пока она здесь наряжалась и баклуши била, пока я ее берегла... чтобы выдать замуж по обоюдной любви, эти девушки тем временем трудились с утра до ночи, приносили людям пользу, и в альбоме жалоб одни только благодарности! возмущалась Тереса.
– Мы честные девушки! Мы честные девушки! Мы честные девушки!
Альдонса посмотрела на Луиса.
– Неужели вы не заступитесь за меня? Неужели вы не проучите их?
– Действительно, сеньоры, раз уж все произошло, собственно, из-за меня, то я попросил бы вас...
– начал Луис.
– Пошел отсюда, пошел, бог подаст, - прикрикнула на него Тереса.
– Как вы разговариваете с ним!
– возмутилась Альдонса.
– И ты пошла. У нас приличный дом, наших девушек все знают.
– Нас все знают! Нас все знают!..
– А ты - пока еще неизвестно, кто такая!
– Пока еще неизвестно! Пока еще неизвестно!
– Ну, видно, такой век, что самой надо защищать свою честь, - решила Альдонса.
Она скинула ботинок, схватила его за шнурок и, вертя им как пращой, бросилась на своих обидчиц.
Потасовка пошла всерьез. Досталось в ней всем, заодно и Санчо, и Луису.
– Тихо все!
– закричала Тереса. Все стихли.
– Двадцать четыре минуты тебе на сборы!
– Ухожу я от вас, и отстаньте от меня. И всем
– Дульсинея, идите в монастырь, - сказал Луис.
– Что?
– Вам заморочил голову Дон-Кихот, теперь вы морочите головы всем вокруг, - идите в монастырь, Дульсинея!
– Этот тоже станет меня учить? Посмотрите-ка на него хорошенько. Да ведь мне сначала показалось, что он смахивает на тощего Дон-Кихота! Когда он сломал замок и, блистая взглядом, спросил: "Кого обижают здесь?.." - как хорошо было, как красиво... Как зяблик на ястреба, так он похож на Дон-Кихота! Как хомяк на ягуара! Как я на Дульсинею! Да и выше тот был, на добрый локоть длиннее, этому еще расти и расти! Тот безумный был, а этот рассудительный, как лавочник. Тот был гордый, а этот жалкий, как погонщик мулов!..
– А почему я должен быть на него похожим? Объясните мне это, черт побери!
– Давайте-ка собираться, Санчо.
– Нет уж, ответьте мне, ради бога. С какой стати я обязан быть на него похожим!
Однако Альдонса уже не обращает на него внимания.
– С меня достаточно, что я похож на самого себя.
Альдонса и Санчо молча укладывают пожитки, словно в комнате, кроме них двоих, никого нет.
Луис, чтобы не мешать, то попятится, то повернется вокруг себя, не сводя глаз с Альдонсы. Та не замечает его. Да и Санчику тоже.
– Что я мамке-то скажу-у!
– заплакала Санчика.
– Скажи, как я служил моему господину Дон-Кихоту, так я буду служить госпоже моей Дульсинее Тобосской, которая являет собой образец красоты, обиталище добродетели и воплощение всего непорочного и усладительного, что только есть на земле!..
Горы и долы
В 1616 году горы и долы являли собой странное зрелище. Отвергнутые поклонники Дульсинеи, наследники лучших домов Толедо, оглашали окрестности своими стенаниями. То тут, то там слышались тяжкие вздохи и скорбные песни: "О, Дульсине...", "О, несравнен...", "О, бессердеч..." Коленопреклоненные, а то и распростертые ниц, они восклицали:
– Едва кто-либо из нас выскажет ей свои чувства, как он уже летит от нее подобно камню, выпущенному из катапульты...
– И это более гибельно, чем если наши края посетила чума... О, Дульсинея!.. О, прелестная дева! О, безнадежность!
– Она бежала от нас в горы и долы, оделась в пастушеское платье и пасет коз. Но мы отправились сюда, вслед за нею, как приговоренные...
– ... как обреченные...
– ... навеки!.. Иной всю ночь напролет у подошвы скалы или под дубом не смыкает заплаканных очей своих, иного нестерпимый зной летнего полдня застает распростертым на раскаленном песке...