Дульсинея Тобосская
Шрифт:
– Но зачем же! Санчика прыснула.
– Девчонка смеется над тобой, - сказала Тереса.
– Я подождала бы вас на улице, а потом мы могли бы немного погулять.
– Право, не знаю, что вам на это сказать.
– Если будет не поздно, можно вернуться сюда и посидеть у меня.
– У тебя, бесстыдница! Не у тебя, а у меня! Но у меня в доме такого никогда еще не происходило и не произойдет. Уличная девка не позволит себе так приставать к незнакомому мужчине!
– возмутилась Тереса.
– Я думаю,
– Если бы не я - и в глаза бы тебе не видеть таких людей! Вспомни, как ты ревела возле постоялого двора, потому что у тебя не хватало семи эскудо, чтобы заплатить за ночлег. Ты когда-нибудь жила так в своей Тобосе? Кто тебя познакомил с доном Маттео, и доном Лопесом, и доном Бенито, я не говорю уж о доне Франсиско?.. Завтра весь город будет говорить, как ты вместо этого побежала за каким-то сусликом, которому ты даже не нужна. Он прямо об этом сказал!
– Он ничего не сказал!
– Уж так сказал, куда яснее, - усмехнулась Санчика.
– Он не мог мне ничего сказать, потому что я сама ничего ему не сказала. Я согласилась его только проводить. И настоящий сеньор был бы рад, что дама согласилась его проводить. Как будто ей такое счастье провожать его по делам и еще ждать на улице, когда он освободится. Этого не может понять только неотесанный невежа, ничего нет удивительного, что он сломал замок.
– Я не хотел вас затруднять, сеньора, но если вы настаиваете...
– Чем же это меня затрудняет! Ничуть не затрудняет...
– Тогда уж, если тебя не затрудняет, заодно забери отсюда свои пожитки, и поживей, эта комната мне нужна. Сюда любая пойдет, получше тебя, да и помоложе, знаешь, - сказала Тереса.
– И отлично. Но это я сама от вас ухожу.
– Нет, милая, это я тебя прошу убираться.
– Я просто не успела сказать, что я ухожу.
– А я успела, так что не мешкай. Тереса ушла.
– Подарки я забираю с собой!
– Какая досада... И все это из-за меня. Куда же вы пойдете? К сожалению, я не могу предоставить вам пристанище, но позвольте мне хотя бы помочь?
– растерянно сказал Луис.
– Какой вы странный человек. Кто вы?
– Я готовлюсь принять сан священника.
– Какая жалость...
– Почему, сеньора?
– Чтобы стать священником, ведь надо отказаться от земной любви?
– Я отказался от нее.
– Как вы решились на это?..
– Странствующий рыцарь отказывается от большего. Он живет и бедствует не под надежной кровлей, а под открытым небом. Бесприютный, полураздетый, подставляет грудь лучам палящего солнца!
– вмешался Санчо.
– Не стану спорить, - сказал Луис.
– Однако вы изволили выразиться, что терпеть не можете таких, как Дон-Кихот.
– Я сказал только,
Тут внезапно и с крайней горячностью вмешалась Санчика: Это одно и то же! Могли бы сказать попросту, лихой наскок лучше доброй молитвы!..
– Если вы настаиваете, я могу пояснить, что мне всегда не нравилось в странствующих рыцарях. Когда их ожидало приключение, сопряженное с опасностью для жизни, то, вместо того, чтобы поручить себя богу, они поручали себя своим дамам. Да еще с таким жаром, точно эти дамы их божества!
– Но так тому и быть надлежит! Иначе странствующий рыцарь покрыл бы себя позором!
– озадаченно сказал Санчо.
– Почему же?
– Вот и видно, что вы на волос в этом не разбираетесь. Не может быть странствующего рыцаря без дамы! Если бы даже существовал такой рыцарь, он был бы незаконный!
– настаивала Санчика.
– Ах, что вы все можете знать о Дон-Кихоте?
– воскликнула Альдонса.
– А вы что можете знать?
– спросила Санчика.
– Может быть, я такое знаю, что вам никому и не снилось!
– Ну, что?
– Такое, что у вас глаза на лоб полезут!
– Ну - что, что?..
– А вот не скажу.
– Не удивляйтесь, это она напоминает нам еше раз, что она его дама. Его королева и госпожа. Бесподобная в силу своей родовитости, - обратилась Санчика к Луису.
– Родовитость - это для него не имело никакого значения.
В упор глядя на Альдонсу, продолжала Санчика.
– Ее волосы, говорил он, золото. Очи ее - два солнца. Алебастр - ее шея, мрамор - перси, слоновая кость - ее руки!
Все это так не соответствует облику Альдонсы, что она оборвала Санчику.
– Заткнись, надоела.
– Те же части тела, которые целомудрие скрывает от взоров, таковы, что воображение вправе лишь восхищаться ими!
– не унималась Санчика.
– Конечно, все это говорится в насмешку надо мною. Но получается так, что это насмешка над человеком, которого уже нет в живых. И все-таки он назвал Дульсинеей меня, а не Санчику или кого-нибудь еще!
– сказала Альдонса Луису.
– Ха-ха-ха!
– не знала, что возразить Санчика.
– Ха-ха-ха!
– отвечала ей Альдонса.
– А однажды он сказал: одному Богу известно, существует ли на свете Дульсинея или не существует.
– Не говорил он так, - сказала Альдонса Луису.
– Это написано черным по белому! И это всем известно! Альдонса немного растерялась.
– Куда же он тогда посылал тебя, Санчо? И просил, чтобы ты ему рассказал, как я тебя приму? Объясни своей остолопке!
– Он просил рассказать, как ты меня примешь, изменишься ли в лице, услышав его имя, не будешь ли переступать с ноги на ногу, не превратишься ли из ласковой в суровую или же, напротив того, из угрюмой в приветливую.