Дураки
Шрифт:
Виктор Евгеньевич оказался за границей в сорок три года, приехав в немецкий город Брауншвейг по частному приглашению своей школьной пассии;ее звали Элен, хотя раньше она была просто Ленкой. Оказавшись на Западе, Дудинскас был унижен и оскорблен. Прилавки магазинов ломились, в ресторанах и днем горели свечи, а он не мог позволить себе пригласить свою подругу на обед. В присланном ему приглашении она брала обязательствообеспечить ему питание и жилье. Он писал книги, снимал фильмы, был лауреатом разных премий, а Елена служила библиотекарем. В школьные годы они промышляли пятнашками, которые Дудинскас
Встретились в гостях у друзей Элен. Виктор Евгеньевич выбрал момент и пригласил министра приехать в Советский Союз всей семьей.
— Приезжайте, — сказал Дудинскас, попросив Элен переводить и проследив, чтобы перевод был всеми услышан. — И я обещаю вам, что каждый день у вас на столе будет все то, что вы всю свою жизнь видели только в магазинах.
Министр приехал, и сатисфакция состоялась. Виктор Евгеньевич повез их в колхоз с нелепым названием «Память Ильича», где друг Дудинскаса председатель колхоза Леша Орел угощал их свежезапеченными бычьими яйцами. В Таллинне они плавали на спортивной яхте, угощались икрой спецпосола — не черной и не красной, а желтой форелевой, с икринками размером с кукурузное зерно. Они слетали в Тбилиси, где тарелки на столе выстраивались в пять этажей, а вино черпали из огромных, врытых в землю глиняных квири.
У несчастных немцев от избытка впечатлений кружилась голова, а от деликатесов их просто тошнило.
Все это Виктор Евгеньевич, известный журналист, писатель, киносценарист, в совковых условиях — элита, всегда мог.К тому же имея множество высокопоставленных друзей. Но он страдал из-за того, что все это было чужим.Он и в бизнес пошел из-за того, что хотелось не ощущать себя нищими что-то значить не только в совке, но и за его пределами. Кое-чего он достиг, но сейчас, встречая того же Дариела Доневера, он ясно понимал, что никакая они не ровня.
— Принципы — это не то, с чего начинают отношения, а то, к чему приходят в итоге, — сказал Дудинскас, сдерживая бешенство. — В девятом классе я был безумно влюблен.
Моя девушка заявила, что не может мне позволить ничего такого,потому что у нее принцип — до женитьбы не давать.Тогда я и подумал, что принципы — это то, с чем надо бы завершать жизнь, а не начинать ее...
— Ну и чем закончилась эта история? — улыбнулся Доневер, внимательно выслушав перевод, но не обидевшись.
— Очень скоро у меня появилась другая девушка, она была более сговорчивой; с ней у нас получилось совсем неплохо для начала...
Господин Доневер усмехнулся. Как ни странно, ему нравился такой разговор. Ему вообще многое нравилось в этом новом русскомсо странной литовской фамилией, так не похожем на любого из его западных коллег. Ну, например, то, как далеко он зашел в своем бизнесе, по всей видимости, ни разу не задавшись вопросом: «Зачем?» — без ответа на который ни один нормальный человек на Западе не сделает даже первого шага...
В Ганновере они много разговаривали об этом. Господин Доневер считал: так нельзя. Нельзя начинать дело с покупки шестисотого «мерседеса», как это делают в России. Нельзя за все сразу хвататься. Еще без штанов, а уже музей...
— Вы увидите, как это делается, — упорствовал Дудинскас. — Приезжайте!
Помощник Доневера и его консультант по Восточной Европе господин Либерман пытался Виктора Евгеньевича остановить:
— Для чего вы ему выкладываете все свои завиральные замыслы? Кому здесь интересен этот ваш «Ноев ковчег» и все ваши рассуждения о демократии и колбасе!
Он даже отказывался переводить:
— Господин Доневер никуда не поедет. Он же не сумасшедший и не станет давать деньги на серьезное производство людям, которые выпускают книжки, строят ветряки, коптят окорока, да еще собираются лепить из глины горшки и плести лапти...
Но господин Доневер приглашение принял. Он приехал, чтобы своими глазами посмотреть, что такое новый восточный рынок.
К своему удивлению,он увидел людей, которые хотят жить.Отчего за все и хватаются, правда, вкалывают руками и головой там, где во всем мире уже давно работают деньги.
— Наш город — подлинная европейская столица, это город широких проспектов, просторных площадей и величественных современных ансамблей, — сказал Галков с гордостью человека, приложившего руку.
Господин Доневер согласно кивнул.
Почувствовав внимание гостя, Галков позволил себе исторический ракурс:
— Все остальное снесли фашисты... Доневер вздрогнул. Когда? Когда это было?
— Из старых зданий осталось только пять, — продолжал Галков защищать отечество. В том смысле, что замолчать историюникому не удастся.
Они ехали осматривать площадку под строительство Центра ценных бумаг — Доневеру название ЦЦБ понравилось, он сразу предложил его не менять. Тем более что по-английски звучало вполне неплохо: «Секьюрите Сентре».
Едва увидев физиономию бывшего первого секретаря горкома партии, Дудинскас понял, что никакого делас Доневером у него уже нет. Не станет господин Доневер с ним что-либо создавать совместно, увидев подлинное лицооказываемой «Артефакту» государственной поддержки.
В том, что Григорий Владимирович свое личико покажет и как-то проявится, Дудинскас не сомневался.
— Иностранцев наш заново отстроенный город поражает чистотой, — продолжил Галков очередной фразой из путеводителя, написанного когда-то по его заказу.
Господин Доневер, чистой воды иностранец, вынужден был согласиться. Город производил на него такое же впечатление, как и аэропорт. Большой и пустынный.
— Сколько же здесь жителей? — спросил господин Доневер, иронично поглядывая по сторонам.