Душа убийцы (сборник)
Шрифт:
— Разрешите?
Я сжал ее локоть, в то же время искоса оглядывая компанию: так и есть, крутой — чернобровый. тип, сверкнув белками бешеных глаз, стал подниматься.
— Сейчас — или никогда!
— Пошли!
На что я надеялся? Думаю, я бы их всех раскидал, если дошло бы до дела, но кому бы она отдала предпочтение после?
И тут она повернула горбоносый свой профиль к компашке и сладко пропела:
— Э-эдик! Но это — мой муж!
И пока ошалевший Эдик заглатывал воздух, я ее уволок.
Боже мой! Это
Боже мой! Так щиплет в носу! Слезы, едкие, копятся!
Я беру себя в руки:
«Сейчас Это спит, — говорю веско, отцеживающе, подражая тому Медедеву, которым когда-то я был. — Но и когда Это спит, я все время ощущаю Постороннего в своей правой руке. Тот, кто там поселился, постоянно вмешивается, цензурирует мои мысли, поступки…
Опять не могу продолжать. Сводит горло. Хватаю себя за горло, массирую…
— Но и это не все! — выкрикиваю неожиданным тонким, проти-ивненьким голосом. — Я не нравлюсь Им!.. Они со мной что-то делают!.. Что хотят, то и делают… Что-то лепят из меня, что-то ищут, копаются… Что-то подсаживают… Я боюсь своей этой правой руки», — выдыхаю.
Все! Говорить не могу. Могу только думать. Могу вспоминать. Да и что говорить? Как объяснить, что Они со мной сделали, избегая подробностей интимной жизни моей?
Не знаю.
Самим эпизодом зачатья я был обречен стать хулиганом. Моя мать — слишком высокая, слишком мужественная, рациональная и ироничная (в том числе и к себе) женщина, женщина со слишком крупными чертами лица, со слишком басистым, прокуренным голосом — не была рождена для тихого семейного очага. Я могу представить себе сотни вариантов события, закончившегося проникновением живчиков в ее детородные органы — но лучше об этих вариантах не думать! Гораздо приятнее поразмышлять, кем
и каков был мой отец. Поскольку я, как особь мужского пола, удался. Не только высок, но и красив: бабы липнут ко мне. Не только имею голову на плечах, по сумею при случае взять быка за рога. Никаких комплексов, идеалистических вывертов, никаких сантиментов: если нужно — подхожу и по морде!
Но я — журналист.
У меня есть роман. На романе я намеревался сделать карьеру. 3а роман я воюю уже несколько лет. С редакторами и сотрудниками так называемых отделов писем, с литконсультами и просто жучками. С этими незамужними девочками после филфаков, с этими верткими мальчиками, сами протыривающимися в «великую русскую», с этими изжеванными старыми скептиками, предпочитающими ничего не читать, ничего не искать, а поддерживать имидж за счет толстопузых, маститых, известных… Что же, я знал, куда пру, и в минуты отчаяния позволяю только задрать физию к Богу, чтобы погрозить кулаком: «Ну, что ты? Доколе? Ну, я тебе!»
И вот возник Труев.
— Нет! — бормотал я, выходя из издательства. — Нет!
Труев был вторым, прочитавшим роман «Звезда хоккея». Первым был некий Леонид Леонидович, он обратил его в киносценарий. Но фильм не был закончен. Этот хмырь Леонид Леонидович выискивал нечто в романе. Нечто, которое я не мог обнаружить. В конце концов я послал хмыря на три буквы.
Труев, одобрил роман. Но хотел, чтобы я его подработал.
—
— НЛО? Но в романе нет никаких НЛО!
— У вас там хоккеист постоянно совершает чудовищные поступки. А винит во всем обстоятельства, окружающий мир. Он не верит ни в Бога, ни в черта, к кому же ему обращаться, кроме как к параллельному миру? И еще: инфантильный, он все время настаивает, чтобы кто-нибудь помог ему разобраться в себе. Чем не задача для НЛО?
Здесь была какая-то чертовщина: Леонид Леонидович раз за разом стремился выскочить за рамки сценария; тем же собирался заняться теперь этот Труев. Но я не собирался повторяться в ошибках. Труев вплыл в мою жизнь, как корабль, неожиданно для Робинзона обнаружившийся на горизонте. И задача была — абордаж. Дуло к виску, и команда:
«К штурвалу!» За шкирку — и заставить трудиться. Он хотел, чтобы я что-то там переделал. По части поиска смысла. Так пусть сам поработает!
— Да, и эта ваша идея блистательна! — я поддерживал его намерение провести отпуск в дажи-шумкайских каменоломнях: сам Труев работал над повестью о партизанах. — Нет ничего священней для нас, молодых, чем память о великой войне!
Отца Труева повесили наши. Свидетель рассказывал: когда будущие партизаны спускали под землю припасы, откуда-то выскочил лихой и чуть безумный комбат. Подозрение: прячут для немцев — чтоб откупиться при случае. Времени разбираться, естественно, не было, войска наши в спешке бежали, и комбат стал нагайкой хлестать отца Труева, который никак не мог уяснить ситуацию и все кричал:
«Я дал вам слово! Слово честного человека!». Тут кто-то и выстрели из-под земли… Комбат легко ранен, а старшего Труева и других, которых поймали, повесили без суда, тут же на месте.
— Да-да! — с жаром поддерживал я. — Настоящая война совсем неизвестна. Ваша повесть нужна молодым!
Труев пил со мной наравне. Его иллюминаторы горели теплым, дружеским светом. Это был громадный корабль, самой судьбой предназначенный для дела святого и праведного. И он хотел, чтобы роман поднялся до уровня Пользы Для Человечества.
— Вы для меня — просто ангел, сошедший с небес! — бормотал я, напиваясь (он, скотина, оставался трезвее, чем я!). — Такой славненький ангел, вот он нисходит с небес, ты нажимаешь курок…
Стон! я заговариваюсь! Нескольких мгновений, которые начали разрастаться из-за того, что Труев молчал, осмысливая неожиданный поворот в разговоре, а я никак не мог выдумать отвлеченную от курков и ангелов тему, мы тщательно чистили кяльки. Труев, скот, мастерски владел вилкой, прижимая ею головку, в то же время ножом снимая мякоть с хребтинки. (Я-то просто отмахивал голову и со скрипом отпиливал хвост).
Мы пили у него дома, и он не знал, как реагировать. Вот он отложил вилку и нож. Вот разомкнул ротовое отверстие, обрамленное сивой бородой и усами,.. вот потер лоб и… потянулся за пивом. Пиво забулькало в высоком фужере.
— Слушайте, Труев! — тогда начал я, исследуя это животное. — Вы и в самом деле считаете роман «Возьми меня, НЛО!»… полезным для человечества?
Он принял фужер сразу в обе ладони и слегка покрутил его. Пена неохотно срывалась со стенок, желтоватая жидкость вращалась…