Два миллиона (сборник)
Шрифт:
Пеликан продолжал что-то говорить, а Иван скромно присел на табуретку в углу и задумался.
«А может, действительно, так лучше? Изберут депутатом, буду простому народу помогать. Не знаю я вот только ни хрена. Но человек вот этот говорит, что научат меня…»
– Эй, фраерок, ты меня слушаешь? Так вот. Мы тебя, бродягу, реально поднимем. Попрешь ты, как трактор, к сытой жизни. Нет, благодарить нас не надо! Ты просто, когда весточку тебе пришлем, всякую гниду давить будешь. Всех, кто нам жить мешает. Вкатил, чувак? А теперь, Леший, отвези его к этому, как его?… Мудакову, что ли? Не, Мускатову. Он из фраеров жиганов делает.
Глава 11
Постигать науку нравиться людям Гайкину предстояло под руководством многоопытного Петра Трофимовича Мускатова, ловкого афериста, называемого официально имиджмейкером.
Когда Леший передал Ивана под его попечительство, Петр Трофимович уже после трех минут беседы понял, что более трудных задач в его жизни еще не было.
– Ты книжки в своей жизни читал? Про Герасима и Му-Му, допустим?
– …Про Герасима – нет. А про Му-Му что-то читал. Про коров там вроде…
– Я-я-ясно! Ну, что ж, будем работать. В начале определим где у нас печка, от которой надо плясать.
– Плясать? А Вован говорил, что вы меня наукам разным обучать будете.
– Хобби у тебя есть?
– Чего?
– Что нравится делать?
– Слесарю.
– А в свободное время? – Мускатов, готовый испить сию чашу до дна, старался говорить спокойно.
– Дома что ли? Зажигалки собираю.
Когда кот не обременен повседневными заботами (а это случается с ним довольно часто), он проделывает тот процесс, о котором мы все знаем. Иван же, лишенный такой возможности в силу биологических причин, в свободное время занимался конструированием зажигалок. Почему именно зажигалок, это даже он вряд ли мог бы объяснить. Может быть, ему самому не хватало огня?…
Гайкин достал из рюкзака несколько самодельных зажигалок и показал имиджмейкеру.
– Неплохо, неплохо, – оценил Мускатов, – значит, определенные элементы комбинаторного сознания у вас присутствуют. Но начнем мы с, так сказать, внешнего облика. То, что на вас сейчас одето скорее напоминает облачение рабочего 80-х годов.
– А я и есть рабочий. И свитер этот в 82-м году покупал.
– Это очень выгодно подчеркивает в вас экономность и бережливость, но нам это сейчас ни к чему. Учредители, так сказать, фонда, на средства которого мы, собственно говоря, и будем вести избирательную компанию, запланировали расходы на экипировку. Одеть вас слишком стильно мы не можем, поскольку будем действовать в русле уже существующего, то есть образ рабочего мы будем оставлять. Но и выходить к людям в этих обносках, которые на вас надеты, тоже нельзя. Поэтому в бутик мы не пойдем, а вот Черкизовский рынок будет для нас в самый раз.
На рынке, благодаря определенной опытности Мускатова, нужные вещи были подобранны быстро. Они были тут же и надеты на слесаря. Старые, несмотря на протесты Ивана, были выброшены.
– Вот здесь, господин Гайкин, пожалуйста, распишитесь, – Петр Трофимович подал обновленному и даже несколько помолодевшему слесарю какую-то ведомость и ручку.
– А это что?
– Для финансового отчета надо. Это – то, что мы потратили на вашу экипировку.
– Но тут написано 72 тысячи! А вы же заплатили
– Понимаете…
– Кажется, понимаю. Для того вы меня на рынок и привели – тут чеков не выдают, ридикюль тебя забери!
– Вы, господин Гайкин, умнеете прямо на глазах! Хорошо. Вот вам десять тысяч и забудем об этом маленьком инциденте.
После Черкизовского рынка была парикмахерская, где Гайкина коротко постригли и, несмотря на серьезное сопротивление, сделали ему маникюр.
– Я что вам, ростепель меня в ухо, баба какая-то?! – ревел слесарь, когда его вели к столику. – Вы мне еще губы помадой намажьте!
– Если будет надо, сделаем и это, – спокойно ответил Мускатов.
Затем была экскурсия по центру Москвы и краткая лекция по истории города. Плавно переведя подшефного в Третьяковскую галерею, имиджмейкер погрузил Ивана так глубоко в живопись, что тот начал захлебываться.
– Может, хватит на сегодня, Трофимыч? Умаялся я. На заводе проще две смены отпахать, чем по этим залам ходить, – ныл обновленный Иван.
– Нет, господин Гайкин! Перед нами поставлена задача, и мы будем ее выполнять. После Третьяковки идем на лекцию по литературе, а вечером – в театр на Таганке.
– Ну, и зачем мне все это надо, рефракция ее забери! Я же как рабочий избираться буду, ведь так? Пусть за меня, за такого и голосуют! Зачем живого человека мучить?!
– Это у вас в провинции такие вот рабочие, как вы. В Москве рабочих со славянской внешностью давно уже нет. Поэтому, вы хоть и будете зарегистрированы как рабочий, но имидж должны иметь как вполне культурный человек, – уверенным тоном проговорил Мускатов и слегка поправил свой шейный платок.
– Если надо, это, конечно, другое дело, – вяло промолвил Иван, вспоминая уголовные морды братвы.
Жизнь в Москве изменила его не только внешне, благодаря Мускатову и воровским деньгам, но и внутренне. На многие вещи он стал смотреть по-другому. Про тали он теперь старался не распространяться, видя, что история с ними не вызывает ни у кого сочувствия, а скорее даже наоборот – удивление либо смех. Присмотревшись к людям, с которыми он сталкивался на протяжении своей Одиссеи, он понял, что те в корне отличаются от слесарей-судоремонтников, с которыми, по большей части, он и общался на протяжении своей жизни. Каждый из столичных жителей имел свои интересы и очень активно их отстаивал. «Может, и мне так? – подумал Иван и тут же усомнился. – Не-е. Наверное, у меня не получится».
Вечером, как и обещал Мускатов, они пошли в театр.
Громадная страна, в очередной раз переодев кафтан общественного строя, устало взбиралась по лестнице прогресса. Времена были смутные, что не могло не отразиться и на репертуаре театра. Авангардные решения режиссера и нестандартная игра актеров загнали Гайкина, и без того впервые посетившего царство Мельпомены, в тупик. В голове у него тихо зазвенело, и он отпросился у Мускатова в туалет.
В буфете, куда зашел слесарь после посещения клозета, было, на удивление, многолюдно и шумно. Посетителями были только мужчины. Видимо, жены и близкие подруги затащили их на культурное мероприятие, но эта пытка оказалась столь изощренной, что сильный пол постепенно ретировался в место, более близкое ему по духу. Атмосфера была дружеская и душевная, поэтому буфетчице тете Маше приходилось каждые три минуты призывать посетителей к тишине: