Два путника в ночи

Бачинская Инна Юрьевна

У меня была младшая сестра, любимая, балованная. Мама, твоя бабушка, в ней души не чаяла, все повторяла, что у Лидочки особая судьба, раз уродилась такой красавицей. Мы с ней от разных отцов. Лида встречалась с хорошим парнем, одноклассником Володей Фоменко, который твоей бабушке никогда не нравился – простоват был для нашей принцессы. Ну, да в нашем городе с женихами всегда было трудно. И свадьба была уже назначена, на сентябрь. А только не судьба была им пожениться. На вечеринке у подружки сестра встретила молоденького лейтенантика, выпускника нашего танкового – и любовь вспыхнула, как пожар. Не знаю, как Лида, а он так точно с ума сходил. Лида тайком от всех с ним встречалась. А однажды чуть не в ноги мне упала, призналась, что беременная от своего прежнего парня, на шестом

месяце уже, и просила помочь. Тут лейтенанту вышло назначение в Саратов, а Лиде выпускные сдавать нужно было. Расписались по-скорому, он уехал, а она осталась. Письма от молодого мужа, телефонные звонки чуть не каждый день. Рвется приехать хоть на пару дней, да не может, его в летние лагеря сразу же услали. А парень ее со стройотрядом деньги на свадьбу зарабатывал. Не решилась Лида открыть ему правду, боялась, что помешает. Ну, делать нечего, подошел срок, и уехали мы с ней в соседний городок, где родила Лида мальчика, да там мы его и оставили. Бросили, как котенка. Назвалась она моим именем, Светланой Илларионовной Ковалевой, а тебя записали Дмитрием Владимировичем Ковалевым. Имя тебе Лида сама выбрала. Успели в самое время. Только вернулись, как примчался молодой муж из Саратова – отпуск ему дали на четверо суток, – подхватил Лиду, и уехали они.

Лида плакала, говорила, век не забудет. А я думала, за что благодарить – за черное дело? Нет, вру, не думала я так тогда, дура была по молодости. И только когда жизнь прожила, поняла, что наделала. Лиду с тех пор видела два раза всего, писем не писали, да и о чем? И раньше-то особой дружбы между нами не было, а после такого дела, так и вовсе отвернуло. Ты всегда стоял между нами.

А с замужеством Лида не прогадала. Лейтенант ее быстро пошел в гору, они все по заграницам ездили. А у меня жизнь не задалась, муж – хороший человек был, да больной, слабый. Несколько лет лежал парализованный. Я себе говорю: это за грех мой – за тебя. Дочка Наденька, отрада моя, хорошая девочка, сестра твоя двоюродная, работящая, учительницей в младших классах. Одна, тоже душа за нее болит. Вот уйду я, с кем останется? Говорит мне, как посмотрю, мама, как ты с отцом мучилась, так и замуж идти не хочется. Я и сама очень болею в последнее время, думаю, долго не протяну.

Прости меня за хлеб твой сиротский. Говорят, жизнь несправедлива, а только сами мы ее такой делаем, а потом жалуемся. Напиши мне, если простишь, и Лиде напиши. Она хоть и кремень и всегда знала, чего хочет, а, думаю, дрогнет в ней что-нибудь, мать, как-никак. Тем более других детей, кроме тебя, у нее нету. Еще раз прости. Оставайся с Богом. Твоя тетка Света».

* * *

Они шли по улице плечом к плечу – крупные, большие мужчины с одинаково тяжелой поступью. Один – в возрасте, седоголовый, другой – молодой парень с дешевым чемоданом и сине-белой спортивной сумкой через плечо.

– Тебя там кормили? – спросил старший.

– Чай дали, – ответил парень.

– Сейчас будем завтракать. Жареную картошку любишь?

Парень промолчал.

– Жареную картошку, спрашиваю, любишь? – повторил Фоменко уже громче.

– Я не хочу, спасибо, – ответил парень.

– Не по делу отвечаешь, – попенял Фоменко. – В твоем возрасте должно хотеться всегда. Я вот иногда не успеваю пообедать, времени не хватает, работа срочная или другая причина, а вечером мету все подряд. Организм требует! – Он поморщился от своего чересчур бодрого тона.

– Тогда люблю, – Дмитрий, кажется, улыбнулся. Он покорно шел за этим незнакомым мужчиной, так как идти ему все равно было некуда. Задумываться о будущем он не привык и планов никаких не строил.

– Ну и лады! – обрадовался Фоменко. – Жареная картошка – мое фирменное блюдо.

Он отворил калитку, и они пошли по длинной дорожке к дому. Навстречу им выбежал здоровенный котяра тигровой масти, бросился в ноги и мяукнул басом.

– Ты ж меня с ног собьешь! – сказал коту Фоменко. – Это – Шарик, – представил он кота.

– Ваш? – спросил Дмитрий.

– Соседский. В гости заходит, на огонек. Вернее, на рыбу. Я рыбалкой балуюсь, так он, как чувствует, по воскресеньям уже с утра дежурит. Ты любишь

рыбалку?

– Не знаю, – ответил Дмитрий, подумав.

– Съездим – узнаешь! – сказал Фоменко и снова поморщился. Все, что он говорил сейчас, казалось ему беспомощным и фальшивым. Он не мог найти те единственно верные слова, которые нужны были, и это его огорчало. Ему было нестерпимо жаль этого парня, всей нелепой и неприкаянной его жизни. Он представлял, как тот сидел на скамейке во дворе генеральшиного дома, не решаясь войти. Их с Лидой сын. Отверженный. Смотрел на нее издали. Что он думал при этом? Ненавидел ее? Хотел отомстить? «Посмотреть в глаза», – как сказал Кузнецов. А может, он пришел спросить об отце? Он искоса взглянул на Дмитрия. Что он почувствовал, когда узнал об убийстве? Жалость? Любовь? Вину, что не уберег? И придумал себе наказание?

– Это ваш дом? – спросил Дмитрий, и Фоменко вздрогнул.

– Мой! Родительский, – ответил Фоменко. – Заходи… – он запнулся, не умея выговорить сотни раз говоренное прежде слово, достал ключ, пошарив рукой над дверью, долго возился с замком, распахнул наконец дверь, посторонился и сказал: – Заходи, сынок!

Глава 24

Будни наследницы

Молодая женщина по имени Надя, племянница и наследница генеральши Лидии Романовны Медведевой, лежала в роскошной теткиной постели и раздумывала: вставать или еще поваляться? Было уже довольно поздно – за темно-желтой задернутой портьерой угадывался яркий солнечный день. Женщина, потянувшись, уселась в постели, подложив под себя подушки. В гостиной тяжело и хрипло стали бить часы. Раз – бомм – два – бомм – три – бомм… Насчитав одиннадцать ударов, она спрыгнула с постели и, как была, обнаженная, подошла к зеркалу. Зеркало отразило тоненькую, слегка растрепанную девушку с румяным заспанным лицом. Внимательно рассмотрев свое изображение, она рассмеялась, звонко хлопнула себя по плоскому животу и побежала в ванную.

Спустя минут сорок она неторопливо завтракала в кухне, нарядившись в шикарный шелковый халат покойной генеральши цвета спелой сливы. Она размышляла о том, что привычные утренние ритуалы – подъем, душ, кофе – наполнены совершенно другим смыслом, если человек встает с шикарной постели, принимает душ в красивой ванной, где пахнет, как в раю, пьет обалденный кофе в красивой кухне и, главное, никуда не торопится. Никаких троллейбусов с автобусами, никаких неподъемных сумок и беготни, высунув язык, в поисках продуктов подешевле. Житуха – дай бог всякому! Сейчас она нальет себе еще чашечку, выберет себе что-нибудь из теткиного гардероба, «коллекции», как теперь говорят, и – вперед с песней! Прошвырнуться по бутикам, посмотреть, чем торгуют, прикупить еды – совсем чуть-чуть, только на сегодня, чтобы было чем занять себя завтра…

Завтра? Она задумалась на миг. Завтра? Кто знает, что будет с нами завтра…

Она допила кофе, сложила посуду в мойку – не хочется возиться – и побежала в спальню, где в громадном, во всю стену шкафу висела одежда покойной генеральши.

Молодая женщина принялась вытаскивать из шкафа платья, жакеты, юбки и бросать весь этот скарб на кровать. «Не слабо», – бормотала она, прикладывая к себе темно-серое кашемировое платье, еще хранившее запах духов Лидии Романовны.

– Спасибо, тетечка, ты меня многому научила, – бормотала она. – Спасибо за все! Золотишко, камешки, антиквариат, папочка с рисунками – этого надолго хватит, торопиться нам некуда… осмотримся помаленьку, прикинем – покупатель должен быть надежный, как швейцарский банк.

Девушка в белом жакете и черных брючках, с черной кожаной сумкой через плечо шла по улице, не пропуская ни одной лавки, попадавшейся ей по дороге. Деловито заходила внутрь, перебирала одежду, мерила туфли, нюхала духи. Она купила оранжевый шелковый шарф, который стоил целое состояние, небрежно обернула вокруг шеи, полюбовалась на себя в зеркало. Продавщица предложила сумочку и перчатки в тон шарфу. «Берем!» – рассмеялась девушка и подумала, что Лидия Романовна никогда бы не одобрила такой шарф. «А мне вот нравится! – подумала она. – Разные мы с вами люди, тетечка, и вкусы у нас разные. И дороги тоже разные…»