Два романа о любви (сборник)

Горзев Борис

Это было недавно, это было в Италии. Италия!.. Вспоминалось, конечно, разное, но чаще всего старик Антонио и Биче-Беатриче, они так и стояли перед глазами. Почему? Петр не знал. Музыка? Ведь всё это связано с музыкой… Да, музыка открылась как-то по-новому – музыка не чья-то конкретно, не Сальери, Моцарта или Верди, которых довелось слушать в путешествии, а музыка как явление, сама по себе. Как-то он ее почувствовал… острее, что ли? Или просто впервые почувствовал по-настоящему? Он не знал, не понимал. Музыка, да…

А еще? Еще Биче-Беатриче, которая его задела. Именно задела – своей иронией, даже высокомерием, и именно по отношению к нему. Во всяком случае, так казалось теперь, по воспоминаниям. Теперь хотелось сказать: «Вот стерва!» – и вымести ее из памяти, как сор из избы. Однако не выметалась,

сидела там, будто заноза. Задела!

Например, он вспомнил, как она спросила, смотрел ли он «Смерть в Венеции» (кажется, это фильм Висконти, если он не ошибается), а потом произнесла не то с ноткой презрения, не то с ученым видом знатока: «Так посмотрите. Смерть в Венеции, это прямо для вас» – и сразу заговорила о чем-то другом, а он подумал: почему это для него? Что вообще она о нем знает?..

Ладно, коли так, то надо бы теперь посмотреть этот фильм. Который, значит, для него. Заинтриговала, стерва!.. А как посмотреть? Ну, по нынешним временам проще некуда: небось есть на соответствующем сайте в Интернете. Уселся перед ноутбуком – и точно: сразу нашел, стал смотреть. Два часа убил на это занятие. И что? Да ничего особенного. Снято мастерски, конечно, и музыка прекрасная (Густава Малера, как оказалось, – ах, опять музыка!), но сама тема, сам сюжет, некие мучения интеллектуала-композитора со странностями, тоска по прекрасному, по чистоте и недостижимому совершенству (это являл собой образ прекрасного юноши, прямо ангела), а в финале смерть, причем смерть какая-то тоже странная, смерть как символ, – всё это не произвело впечатления. Да и Венеции как таковой там нет, ибо действие происходит не в ней, а неподалеку, в Лидо (кстати, там проводится Венецианский кинофестиваль). Короче говоря, что за связь между Петром и смертью в Венеции, осталось совершенно непонятным. Чушь собачья! Напридумала же дамочка! Чтобы задеть, подначить, обидеть? Или показать, что она знает и чувствует что-то такое, что ему, недалекому, не дано? Черт ее знает!

Это даже разозлило. И засело в душе. Не каждый день, а напоминало о себе. И получалось так, что теперь он думал о миланской Биче-Беатриче довольно часто. В том числе опять вспомнил о том, что ему оставили телефончик, а он даже не позвонил, чтобы попрощаться и поблагодарить за гостеприимство, за показ Милана, за Ла Скала и «Набукко» Верди. Нехорошо вышло, бестактно, право слово. Хоть ты трижды предатель родины (да не родины, но это отдельная тема!), хоть циник и прочее, а блюсти приличия надо.

И решил сделать так. Вечером нашел оставленную ему визитную карточку и со своего мобильника набрал номер Беатриче, тот самый, который на ее визитке был вписан от руки, тоже мобильный, личный, начинавшийся с +39. Прошло соединение, однако после второго гудка Петр нажал на отбой, отключился. То есть не стал ждать, когда ответят. Расчет такой: сейчас или после Биче обнаружит непринятый вызов с незнакомым ей входящим номером и, если заинтересуется, кто это, перезвонит сама. И получится как бы так: это не он звонит ей, а она ему. Пусть шито белыми нитками и вообще по-дурацки, но вот так.

Тем вечером ответного звонка не было. Назавтра тоже. А вот еще через день, поздно вечером, точнее, уже около часа ночи, когда Петр собирался спать, запела телефонная мелодия. Он прижал мобильник к уху и услышал женский голос, утвердивший по-итальянски:

– Петер, вы звонили мне.

– А как вы поняли, что вам звонил именно я? – с долей иронии вопросил он.

– Это просто. У меня высветился номер, начинающий с +7. Я посмотрела по справочнику: это код России. А в России у меня, кроме вас, нет знакомых. Значит, только вы.

– То есть вы меня вычислили.

– Э… не поняла? Что я вас?

– А, это такое русское выражение, шутливое, означает: определили, выяснили, кто это.

– Ну, пусть так. Я слушаю вас, Петер. (У нее с самого начала их знакомства не получалось слово «Пётр» – выходило «Петер» или Петр через «е», а не «ё». Забавно! У итальянцев проблема с буквой «ё», что ли?)

– Так вот, во-первых, здравствуйте. А во-вторых, я посмотрел тот фильм Висконти. «Смерть в Венеции» – помните, вы мне советовали? Посмотрел. И кроме музыки Малера…

Она перебила:

– Да, Малер там прекрасен,

а сам фильм вы не поняли, значит.

– А что я должен был понять?

– Что? Что этот фильм Висконти – притча. И главное там – размышление об эфемерности. Эфемерности всего, понимаете? Красоты, любви, даже музыки. И о неизбежности смерти. Я это чувствовала, а теперь поняла: неизбежность смерти, да. Ладно, всё, извините, я очень устала.

– Простите, конечно, уже час ночи.

– Нет, у меня одиннадцать вечера.

– А, забыл – разница во времени!.. Но при чем здесь смерть? Ну хорошо, зачем я звонил вам? Не из-за фильма. Просто хотел извиниться, что не попрощался, уехал и не позвонил, не поблагодарил за всё – за гостеприимство, за поход в оперу и прочее. Уехал в Венецию, потом всякие дела, потом вокзал, суета, поезд в Москву.

– Ладно, ради этого не стоило звонить. Тем более мне сейчас не до того.

Спрашивать, до чего сейчас этой малознакомой иностранке, было, в общем-то, неприлично, но он спросил. Потому что она сама так сказала: что ей сейчас не до того. Ведь могла бы и не произносить этих слов. Значит, что-то случилось.

– Что-то случилось?

Возникла пауза, а потом Биче заговорила. Ровным голосом, как-то монотонно. И говорила долго, несмотря, как было сказано, на усталость:

– Случилось. С нами случилось. Если с дедушкой, то с нами. Он заболел, как-то внезапно, неделю назад. Десятого сентября мы с ним должны были ехать в Монцу, это пригород Милана, на автодром, там этап «Формулы-1», Гран-при Италии. Да, в этом году, 2010-м, именно 10-го сентября. Дедушка так ждал этого события и с меня взял слово, что я тоже поеду с ним вместе, и вдруг мне позвонили из Вероны, из клиники «Борго Тренто», сказали, что дедушку прооперировали, удалили желчный камень, пока всё неплохо, но… но… В общем, попросили, чтобы завтра я приехала в Верону, в эту клинику. Я приехала… А что случилось? Всё остро, внезапно. Дома, в Леньяго. Вдруг он почувствовал тупую боль в правом подреберье, всё сильнее и сильнее, прямо приступ, и, спасибо Господу, в тот момент с ним был его ученик, мальчик Джузеппе. Он побежал к врачу, который живет рядом, врач осмотрел, сказал, что это приступ желчно-каменной болезни, а ее у дедушки никогда не было. В общем, врач позвонил в Верону, вызвали санитарную машину и повезли дедушку туда. Привезли, сделали УЗИ – и на стол, оперировать. Камень-то удалили, огромный камень, а с ним и весь желчный пузырь, потому что во время операции обнаружили частичное поражение не только пузыря, но и самой печени, а еще каких-то там протоков и чего-то еще… В общем, взяли кусочки тканей на исследование и через два дня подтвердили возникшее предположение. Это рак. Так мне и сказали. И еще сказали, что рак желчного пузыря – очень злокачественный рак, он быстро распространяется – в печень, желудок, кишечник, в сосуды, и уже распространился и… Короче говоря, прогноз неутешительный, а вообще-то, поняла я, очень плохой. Потому что случай запущенный. А почему запущенный? А потому что на ранних стадиях эта форма рака ничем себя не проявляет. Так человек и живет, ничего не чувствуя, и лишь на поздней стадии…

Биче замолчала. Молчал и Петр. Потом спросил:

– Как он? И сами вы где?

– Он? Он улыбается. Пришел в себя, уже присаживается в постели, болей сейчас нет, только слабость. Ну, капельница, какие-то уколы. Но держится молодцом, всё сокрушается, что не смог попасть в Монцу на Гран-при… Да, могу вам сообщить, что он спрашивал о вас – где вы, звонили ли? Вот так. А о диагнозе пока не знает, ему не сказали. Но скажут. А я? Я вернулась в Милан и… В общем, мне помогли, и наш миланский Институт онкологии дал согласие, чтобы дедушку перевести туда. В Вероне, конечно, хорошая клиника, но этот институт в Милане – он высшего европейского уровня, многопрофильный по онкологии. И я здесь же, рядом. Так все-таки спокойней. Короче, на днях дедушку переведут. То есть перевезут. Что потом, не знаю. Вряд ли будет повторная операция, как мне сказали. Ну, химиотерапия, ну, что еще… Самое страшное – прогноз плохой. Вот вам и неизбежность смерти, как в том фильме Висконти. Но уже не в фильме, а в реальной жизни… Я вызвала маму из Чикаго, завтра она прилетает. А сейчас простите меня, Петер, я очень устала, пойду в ванную и спать.