Два романа о любви (сборник)
Шрифт:
Старик Антонио (или старик Сальери) глядел на Петра в упор, без улыбки, внимательно и с достоинством. В глазах поплясывали свечные огоньки. Прямо живой, мистика!
Петр почувствовал плечом, как рядом встала Биче. Вместо того чтобы спросить ее, откуда это большое фото, он сжал ее руку у локтя и тихо произнес одно слово:
– Антонио!
Она кивнула:
– А какой Антонио – Сальви или Сальери – вроде и не понять, правда? Двойник, вот так… Этой фотографии лет десять. То есть не конкретно этой, а небольшой по размеру. Негатив сохранился, и ту пленку я забрала у дедушки, забрала и, видите, правильно сделала.
– Конечно, вы правильно сделали, – подтвердил он ее слова. – Вы молодец.
– Да, спасибо, я знаю.
Произнеся это, Биче отошла в сторону и повела рукой, указывая всем на стулья – дескать, прошу. Сели все, кроме мальчика, который подошел к клавесину, постоял в раздумье, но ничего не сказал и наконец тоже уселся перед инструментом. Тишина. Отблески огоньков на шоколадной полировке клавесина, на фотопортрете синьора Антонио, на бронзе подсвечников.
– Я сыграю вам… – Джузеппе затянул паузу, – один этюд… Да, один этюд.
Он поднял руки, и, будто в раздумье, они застыли над клавиатурой. Но вот раздались звуки. Они были не привычных для клавесина высоких тонов, уже не быстрые, не такие, как в том аллегро, когда, сразу вспомнил Петр, старик Антонио наставлял мальчика: «sehr lustig», то есть весьма быстро, весело, аллегро мольто. Нет, Джузеппе исполнял что-то другое, совсем другое. А что?
Это длилось несколько минут. И вот стихло. Джузеппе, глядя перед собой, опустил ладони на колени. В полной тишине Биче спросила:
– Это анданте – откуда, кто? – Мальчик молчал, и она повторила резко: – Джузи!
Он повернул к ней голову, тряхнул кудряшками:
– Да, анданте… Я сочинил его в память синьора маэстро, синьора Антонио, учителя.
Биче подняла руки и медленно начала аплодировать. Один хлопок, другой, третий. За ней стали хлопать остальные, Петр тоже. Мальчик поднялся от инструмента и склонил голову. А по лицу матери Джузеппе потекли слезы – скорее всего, слезы радости и восхищения: ведь вряд ли ей прежде приходилось слышать, как теперь играет ее сын. И не только играет, но и сам сочиняет…
После этого Биче пригласила всех в соседнюю комнату. Там уже был накрыт небольшой стол – тарелки с бутербродами, две вазочки с печеньем и булочками, бутылка вина, бокалы, упаковка с соком.
– Петя, откройте вино, вон штопор, а Джузи налейте апельсинового сока. Прошу, синьоры, шведский стол, так сказать, прошу, поднимем бокалы за память, за светлую душу дедушки. Он с Богом теперь, и со своей музыкой, и с бабушкой, конечно, они встретились. Ну, прошу! Упокой его душу, Царь небесный и Ты, Святая Дева!..
Проголодавшийся Петр съел целых три бутерброда, а что до вина, то лишь пригубил, поскольку хотел сменить Биче за рулем – ведь устала, конечно, а тут еще обратная дорога, целых 170
– Теперь поведу я, а то вы устали. Кстати, я это хорошо делаю, и права при мне.
Она ответила, как частенько случалось, резко:
– Исключено, я сама!.. – Но вдруг помягчела: – Ладно, посмотрим, спасибо. Но пока – я. – Потом уже громко: – Джузи, забирайся назад! Петя, его баулы – в багажник! Ну, прощайте, синьоры, и вы, Паола. Спасибо, что вы были с нами, спасибо, что пришли. А что до Джузи, то не беспокойтесь, Паола, будем перезваниваться, и, да, жду вас у себя в Милане 19-го марта…
Когда уже тронулись, Петр поинтересовался:
– А почему именно 19-го марта, как вы сказали?
Биче повернула к нему голову. Странно: она лучезарно улыбалась (блеснули негритянские зубки).
– О, это наш светлый праздник! Как раз для Джузеппе. Да, Джузи? Так вот: это праздник святого Джузеппе, или День святого Иосифа. Feast of Sacred Joseph, если по-английски, наш официальный общенародный праздник. Ведь Джузеппе – это и есть Иосиф. Вот так… Джузи, а свои любимые леденцы ты прихватил? Ну соси, соси. А то, хочешь, я для тебя чуть стекло приспущу? Ну, смотри, если будет мутить, ты скажи, мы остановимся, сделаем передышку. А в Брешии – это само собой. Вперед, синьоры, в нашу сыроватую Ломбардию, храни ее Господь!..
Дальше всё было прогнозируемо. После Брешии поменялись за рулем, а когда наконец подъехали к дому в Милане, из подъезда выскочил Джино и, даже не кивнув взрослым, кинулся к Джузеппе и повис на нем. Потом, умывшись с дороги, сели обедать в гостиной. Подавала Стефания, и Петр опять отметил про себя, как это, оказывается, приятно, черт возьми, когда тебе подают, ухаживают за тобой.
Ели в основном молча (судя по всему, здесь было так заведено строгой мамочкой), лишь мальчишки, довольные встречей, перемигивались и улыбались чему-то. Наконец с обедом покончили, заговорщики отправились в комнату Джино, Биче сказала, что она немного отдохнет, и ушла к себе, да и Петр решил сделать то же – подремать после броска туда-сюда и сиденья за рулем на скоростной трассе.
Где-то часа через полтора в дверь постучала Стефания, сообщила, что в гостиной накрыт кофейный стол (именно так: кофейный стол!) и хозяйка уже там. Петр ехидно подумал: в чем сейчас положено явиться – в смокинге и галстуке-бабочке? Однако за неимением оных надел тот пиджак, который был при нем, а галстук (обычный, не «бабочку») оставил в шкафу.
Впрочем, и Биче, как оказалось, сидела за столиком в домашнем наряде, хотя элегантном, разумеется. Так что зря он ехидничал, всё нормально.
А вот вкус кофе оказался особенным.
– Что это за сорт? – поинтересовался Петр.
– О, вы оценили! – Биче даже подняла палец. – Этот сорт называется «Monkey Coffee». Остров Тайвань! С плантаций на склонах Формозских гор, но затем с какой-то сложной цепочкой обработки сырых зерен. У этого кофе вкус сильный и горький. Да? И какой аромат! Не думаю, что тут нужен кап-тестер, чтобы отличить этот манки-кофе от «робусты» или «арабики».
– А кто такой кап-тестер?
– Вы не знаете? Специалист, умеющий на вкус различать и определять сорта кофе. Элитная профессия, как и мастер-парфюмер.