Два романа о любви (сборник)
Шрифт:
– А, у нас этот мастер называется «нюхач», если по-простому, на уровне жаргона. Значит, ваш кап-тестер – это «вкусач».
Последнее слово Петр произнес по-русски, отчего Биче сделала удивленное лицо и засмеялась:
– Не поняла!
– И не поймете, потому что я не знаю, как это адекватно перевести одним термином на итальянский. Человек, который всё отличает на вкус, отличает и различает. Но дело не в этом, а в том, что вы смеетесь. Вам это идет, хотя такие подарки вы делаете редко.
– А если часто, то это уже не подарок, а банальная обыденность, ведь так?
– Так, так, – пришлось согласиться. – Ладно, спасибо за подарок. А кофе… этот ваш манки-кофе, он мне очень нравится.
– Отлично, перед отъездом купим вам большой пакет на пятьсот граммов. Столько хватит?
– Надолго.
– Тогда купим два раза по пятьсот. А кто он, ваш отец?
– Нынче пенсионер, хотя и работает. Собственно, он всегда так работает – за столом, письменным. Он, как и я, переводчик, даже довольно известный у нас, но в своих, узких кругах. Переводит с испанского и английского художественную литературу, хорошую тоже, которую даже публиковала «Иностранная литература», это такой наш знаменитый толстый журнал. Так что мой папа – человек тоже с тонким вкусом, но не с кофейным, а литературным, в отличие от меня. Я – специалист по всяким официальным, юридическим и техническим переводам, с итальянского и английского. Хотя в живом общении могу почти всё, то есть понимаю и говорю. Или я слишком завышаю себе оценку?
– Нет, – спокойно среагировала Биче, – тут вы адекватны.
– А где не тут?
– Э… Да ну вас, Петя! Вы что, следователь или синьор прокурор? У меня могут быть свои тайны, верно? Закрыли тему.
– Хорошо, у меня тоже есть свои тайны. – Он усмехнулся и кивнул на портреты на стенах: – А вот это, если не тайна? Почему они у вас, портреты ваших предков? Я ведь еще в прошлый раз видел – у вас, здесь.
– А, ясно! – Биче развернулась к стене с портретами и закинула ногу на ногу. – Это ясно и просто. Опять дедушка, мой Антонио. Когда это было? Ну, несколько лет назад. Вдруг он сказал мне, что хочет передать мне эти портреты. Вот помру, засмеялся, и чтобы они висели у тебя, чтоб ты смотрела и знала, кто ты. Ты и Джино тоже. Чтобы ты ему рассказывала… Ну и переписал всё это на меня, то есть в мою личную собственность, официально, а то, знаете, всякое бывает. Вот с тех пор они висят тут. Теперь, так вышло, не надо ничего оформлять по наследству, это мое. Вот такой дедушка… – Она замолчала, потом усмехнулась: – Вообще как странно я росла! Иногда с родителями в американском Чикаго, иногда с дедушкой-бабушкой в итальянском Леньяго, а потом уже всегда в Леньяго, и только с дедушкой, потому что бабушка умерла. Мне было лет восемь. И с тех пор – только он, Антонио. Он стал мне как отец. А мой папа, который в Штатах, он чудесный, он – папа, конечно, но мой отец – это дедушка Антонио. Вот такие чудеса. А еще у меня в Америке есть младший брат, такой же мулат, он сейчас в армии, в авиации, как когда-то папа, но его я вижу очень редко. Вот и вся моя жизнь.
– Вся? – не поверил Петр.
– Ну та, которая прошла под знаком дедушки: его воспитание, его музыка, мое обучение музыке – сначала по его наставлениям, потом музыкальная школа, потом консерватория в Вероне, я стала флейтисткой, играла в камерном оркестре, потом даже симфоническом… Говорили, талантлива. А, не знаю! И теперь играю в оркестре, но основная моя должность – концертмейстер. Да вам это известно.
Петр думал-думал и все-таки спросил:
– А Джино?
Биче заметно напряглась. Возникла пауза. И вдруг смешок:
– Вы имеете в виду, откуда он взялся? От любви, откуда же еще! У какой-то другой девушки бывает и случайно, по глупости, а у меня – только от любви. Я вас удовлетворила?
– Вполне. И извините за бестактность.
– Нормально, не смущайтесь. Дедушка тоже меня спрашивал, когда я сообщила ему, что жду ребенка, и я ему тогда так и ответила: от любви, а от кого – не имеет значения.
– Да, он мне рассказывал, – кивнул Петр. – И еще, я знаю, он сказал вам, что если у ребенка нет отца, то ему нужен дед, и добавил: «Это я».
– Именно, именно! – улыбнулась Биче. – Так у родившегося Джино появился дедушка Антонио, хотя он не дед, а прадед. Всё у нас странно: дед мне отец, а для Джино – дед, а не прадед.
– Ну, странно или нет, но прекрасно…
Петр был рад, что она Биче не обиделась, не нашла его вопрос бестактным. И вообще стало казаться, что ее отношение к нему как-то изменилось. Вот он приехал – и несколько другая
– Можно мне еще кофе? Этот… как его?.. Манки, да.
– А вы уснете?
– Запросто.
– Тогда принесу, а то Стефания уже у себя, спать ложится, наверное…
Теперь ему подавала Биче. Это приятно… Мелкими глоточками он попивал свой кофе, когда она спросила:
– Какие у вас планы, Петя?
– Планы? Да самые неопределенные. Но через пять дней я должен быть в Москве. И у меня нет обратного билета, потому что в путешествиях я никогда не знаю, откуда меня вынесет, из какого города. – И вдруг добавил: – Но я весь в вашей власти.
Биче заговорила по-деловому:
– Если вы в моей власти, то тогда так. Завтра с утра позвоню на службу в консерваторию, и, если удачно сложится, то поедем в Варезе. Это около шестидесяти километров, насколько я помню. Ерунда, не проблема. Там чудесно. Правда, погода… Но все-таки это Варезе! Поедем на пару дней. Стефания присмотрит за мальчишками, я договорюсь, тем более они теперь вдвоем, скучать не будут. Значит, решено, едем.
Машину в Варезе вел Петр. Это ему нравилось: скоростной автобан с разделительным барьером, по несколько полос туда-обратно, прекрасный обзор в обе стороны, движение никак не интенсивное, нормальное, и никакого тумана, ясно, хотя и пасмурно. Биче сидела рядом, причем какая-то удовлетворенная. Может быть, ей нравилось, что она не правит, а ее везут? Впрочем, всё это вышло коротко, всего сорок пять минут. О чем говорили? Вот об этом:
– Вы вчера упомянули о проблеме с музеем, музеем Сальери, – напомнил Петр. – И что за проблема?
– Да не то что проблема, а я еще не определилась. Так что если есть проблема, то во мне, – Биче приподняла голову, прежде откинутую на высокую спинку сиденья. – Понимаете, в принципе есть два типа музеев – частные и государственные, то есть общенациональные, городские или муниципальные. Дедушкин музей Сальери – какой? Конечно, частный. А вот с таким сложнее… Мы с ним не раз обсуждали это, пока он болел, лежал в онкологии. Он беспокоился – что дальше, после его смерти? Варианты такие. Скажем, кто-то в Леньяго занимается тем же, что и он: то есть при музее, проводит экскурсии, собирает новые экспонаты и так далее. Но таких людей там нет: его друзья, которых вы видели, они уже пожилые, у них свои дела и семьи, они не подвижники, каким был дедушка, – короче, они не возьмутся, да и не надо. Еще есть Паола, мать Джузеппе. Тоже нет: она больна, а к тому же она… ну, далека от музыки и искусства, это мягко говоря. Вот и получается, что там, в Леньяго, отдать музей некому… Петя, у вас есть сигареты? А, стоп, кажется, у меня в каком-то кармане плаща, кажется, туда засунула.
– Вы курите?
– Балуюсь иногда. Хотя вообще-то мне нельзя: игра на флейте, как и на всяком духовом, требует совершенного дыханья, а я играю на флейте-пикколо, а это самый высокий инструмент среди духовых, на октаву выше, чем обычная флейта, большая… О, меня унесло в сторону, извините, мы о дедушкином музее… А, вот и сигареты нашлись!.. Значит, так, другие варианты. Можно передать музей городу Вероне, она рядом, вы знаете. То есть передать в дар одному из веронских музеев: Музею искусств или Музею Лапидарио, есть там такой. А вот заберут ли они к себе всё, что собрал дедушка, или оставят музей на месте в Леньяго и будут возить туда экскурсантов – это вопрос. Еще вариант: в миланском Ла Скала есть собственный музей – Музей Ла Скала, и вот надо мне узнать в дирекции, заинтересуют ли их музейные комнаты того композитора, оперой которого в 1778 году открылся наш всемирно знаменитый театр. То есть композитора Сальери. Может быть, и заинтересуются. Хотя, если честно, мне хочется, чтобы дедушкин музей оставался на месте, в его доме. То есть и дом, и музей. Но как это сделать? Ладно, посмотрим.