Два романа о любви (сборник)
Шрифт:
Очень выгодно, должно быть. Если люди в правительстве заинтересованы, то… то ясно, что за этот новый договор, если сейчас разыграть партию именно с итальянцами, мы, то есть люди в правительстве и руководстве фирмы Петра, получат кое-что, никак не облагаемое налогом. А что получит лично Петр, он же мелкая сошка, всего лишь переводчик? Ну, может быть, премию, а может, и ничего, ибо он вообще-то мало что знает. Но в любом случае его отблагодарит судостроительная компания «Пантиери», и вот об этом уже ничего не узнают в Москве. Ну если всё благополучно сложится и завершится.
Значит, это дела номер раз. Дела номер два (параллельно с вышеозначенными) – это покупка новой машины. «Опель» Петра уже отслужил пятилетний срок, и, пока
Наконец, еще одно дело – дача родителей. В период безумной летней жары там сгорел сарай на участке (курильщик-отец – небось его вина, и еще спасибо, что этим ограничилось), и теперь вернувшегося после отпуска Петра родители попросили приехать на несколько дней, пожить там и помочь в возведении новой подсобки. Конечно, а как иначе!
Ну а если не о делах, а о чем-то приятном, то перед поездкой к родителям Петр у себя в офисе распечатал цветное фото Моники Беллуччи (нет, это Беатриче Робинсон, уговорил себя) и теперь, вернувшись с дачи домой, вечерами поглядывал на лик Биче со взглядом-выстрелом из-за плеча. Выстрел производился с письменного стола, левее раскрытого там ноутбука, с распечатки фотографии, прислоненной к подсвечнику. Удивительно: в прежней жизни такого не было – чтобы перед глазами маячила фотография женщины. А зачем Петр так сделал, зачем и почему – не брал в голову, не хотел думать об этом, анализировать, копаться в чувствах. Вот так, и всё, баста!
И еще. Сидя перед ноутбуком, Петр вышел в Сети на сайты с творчеством Верди и, конечно, обнаружил там оперу «Набукко» и конкретно «Va’, pensiero» – хор, исполняющий этот гимн (в переводе «Лети, мысль»). Пожалуйста, можете посмотреть и послушать. Что он и сделал тут же. Звучание, конечно, не то, что в Ла Скала, но опять впечатлило – и само видео, и исполнение, а главное, музыка. Что ж, Биче была права, когда говорила о силе этого гимна, о его воздействии на итальянцев. Да Петр и сам в этом недавно убедился, видя в театре, как весь зал встал и пел вместе с хором на сцене.
Вот так и выходило теперь у Петра вечерами: он слушал «Va’, pensiero» и поглядывал на Биче, на ее фотолик, взгляд-выстрел. А о чем думал? Да ни о чем, в общем-то. Просто приятно, хорошо, спокойно, красиво.
И всё было бы так, если бы не мысли о старике Антонио и о том, что сейчас происходит в Милане. Прошло несколько дней с момента звонка Биче, и Петр помнил, что к ней должна прилететь из Чикаго ее мать, которую надо встретить. Потом, конечно, они отправятся в онкоклинику, где лежит старик Антонио, пообщаться с ним, переговорить с докторами насчет окончательного диагноза и того, что впереди: какое лечение, будет ли повторная операция или только химиотерапия, ну и, конечно, какой прогноз. Да, веселые дела! Но надо позвонить Биче, он обещал. Хотя дело не в обещании, а самому хочется, просто какая-то потребность.
И позвонил, поздно вечером, в полночь. В Милане на два часа меньше – значит, еще не легли. Может быть, ужинают или просто беседуют, а вот мальчишку Джино, наверно, уже уложили.
Вышло почти так. Когда Биче откликнулась, Петр, поздоровавшись, спросил:
– Я
– Я – нет, а мама в комнате Джино, читает ему перед сном.
Петр помялся:
– Это ничего, что я звоню? Это для вас не лишнее? Устали, наверное, а тут – я.
Она ответила сухо, но, как показалось, прямо:
– Нет, не лишнее, я устала, но говорить могу.
Он приободрился:
– Тогда расскажите, что синьор Антонио?
– Что? – И пауза. – Сам он неплохо, но… Ему сказали, что у него опухоль. Там такое правило, в нашем Онкоинституте. Он это спокойно перенес. Ну внешне. Усмехнулся, произнес свое любимое «трижды ха-ха». И будто бы ничего не случилось: стал говорить с нами о другом, спрашивать о моих делах, о Джино, о маминых делах, смеялся: теперь, сказал маме, когда в ваших Штатах президент-негр, теперь твой муж, Рафаэлла, твой Даниэл, теперь он из вице-президентов прыгнет в президенты, правда, не Америки, а своей компании «United Airlines». Негритянский протекционизм в действии!.. И мне: представляешь, внучка, твой отец станет президентом в авиабизнесе!.. Потом заговорил о прошедших гонках в Монце, потом вдруг сказал, что устал и хочет подремать и чтобы мы шли домой… А сегодня днем вдруг опять спросил о вас – звонил ли Пьетро? Я всё рассказала: что звонил, и даже приврала, что вы передавали ему привет. Извините, но так надо было, потому что мне уже не в первый раз показалось, что вы ему чем-то понравились и ему приятно ваше внимание.
– Спасибо, тронут, он мне тоже понравился, даже очень, – признался Петр. – А врачи, что говорят врачи? Что дальше?
– А вот дальше – плохо. Новой операции не будет, уже полно метастазов – в печень, желудок и даже в легкие, как показал какой-то хитрый рентген. Я предложила: давайте мы заберем его к себе домой, а они: нет, надо провести курс химиотерапии и облучения. Уже начали… Это еще месяц или больше… Что он делает? Ничего, только слушает музыку, я принесла ему проигрыватель, полно дисков с классикой. Телевизор не смотрит, хотя в палате он есть. Ходит по коридору, иногда выбирается в больничный парк, сидит на лавочке, если нет дождя и не прохладно. Ослабел здорово, похудел. И так-то был худоватым, а теперь… Да, держится молодцом, но это при нас, а когда мы уходим, не знаю. Говорит, что спит хорошо. Если не обманывает, конечно… Вдруг попросил меня, когда мама вышла к докторам, вернее, просто сказал, что хочет, чтобы его похоронили в Леньяго, рядом с бабушкой, его женой. И так он это сказал – ну будто между делом, и опять про что-то другое… Вот о чем он думает – о смерти.
Биче замолчала. Петр тер лоб и глядел на ее фотографию. Их время шло, но это было время живых, а не тех, кто уже почти на том свете.
– Я представляю, как вам больно, но мне больно тоже.
– Спасибо.
– Господи, да при чем здесь спасибо, Биче!
– Да-да, извините, спасибо, – машинально повторила она, поняла это и усмехнулась. Потом вдруг послышалось: – Ну что, он заснул? Это матери, тут же понял Петр, про Джино.) – Э, Петер, я передам дедушке, что вы опять звонили, передам, а теперь давайте прощаться, я устала.
– Конечно-конечно! До свиданья. Я еще позвоню, можно?
– Ну, если денег не жалко, – привычно иронизируя, ответила она, но тут же спохватилась: – Простите, дорогой Петер, это я так, это к вам не относится. Звоните, конечно, нам будет приятно…
Вот такой разговор. Он отметил два момента: она сказала «дорогой Петер» и «нам будет приятно». Что ж, обычная фразеология воспитанных людей. Да, похоже, не более того.
Как потом сказала Биче, дедушка, благодаря медикам, протянул даже долго. Он умер в новом, 2011-м году, в конце зимы. Петр в те дни был в командировке в японской Йокогаме (намечался контракт с «Mitsubishi Shipyard») и узнал об этом, когда, вернувшись в Москву, сразу позвонил в Милан. Так и узнал. В самом начале марта.