Два с половиной человека
Шрифт:
Но дни складываются в недели, и пока им не видно конца и края. Я вынужден мотаться между городом и крохотной деревенькой так часто, как позволяют дела и обстоятельства.
Я погрязаю в изучении завещаний, копии которых наконец попадают ко мне на стол, но всё прозрачно как слеза младенца. К слову, о младенцах, раз уж зашла такая тема. Они теперь грезятся мне везде. Чем больше проходит времени, тем больше опускаются мои руки от слепой ярости и бессилия. Мой ребёнок родится слишком скоро, а зацепок
В очередной день своего расследования мы с Ангелиной беседуем с директором школы, в которой училась гражданка Туманова, в девичестве Пелевина. Константин Дмитриевич Ломакин, седовласый почётный житель нашего города, вот уже тридцать лет руководит учебными учреждениями среднего образования. Он неплохо разбирается в детях, однозначно, имеет своё мнение и о Рите.
– Маргарита была отличницей, – рассказывает нам мужчина. – Никогда проблем в учёбе не наблюдалось.
– А в чём наблюдались проблемы? – моментально цепляется за слова Геля.
Он усмехается:
– Риту недолюбливали одноклассники. Как же иначе? Любимица учителей, способная ученица, схватывающая всё на лету, обладающая прекрасной памятью, первая красавица класса. Конечно, ей завидовали. А потом откуда-то прошёл слушок, что Рита наблюдалась у психотерапевта, и девочку начали открыто травить. Тогда и произошёл этот инцидент.
– Какой? – спрашиваю, откровенно скучая.
Для меня уже очевидно, что Рита просто умница, красавица и вообще не при делах, впрочем, разве это не было очевидно с самого начала? Только моя первоначальная ошибка могла стоить ей свободы, если бы не та встреча в подворотне.
– Одноклассница Пелевиной Василиса Дружинина больше всех задирала девочку. Всё они Павлика Проскурякова поделить не могли, я даже выдохнул, когда пацан перевели в лицей с углублённым изучением иностранных языков. Но Дружинина никак не могла простить Пелевиной, что та увела её парня. И узнав последние слухи о конкурентке, поспешила подкараулить её после школы. Сами понимаете, что там было, что она говорила никому не известно, да только Рита дала отпор обидчице… Сильный удар пришёлся прямо в челюсть, говорили, что у Василисы раскрошились все передние зубы… Заявление подали сразу же, но буквально на следующий день его забрали, как и документы со школы, а сами Дружинины впоследствии переехали из этого района. Я подозреваю, что Виктор Пелевин каким-то образом замял это дело, но точных доказательств у меня, конечно же, нет.
– И что было дальше? – с любопытством спрашивает Ангелина.
– Да, собственно, на этом всё. Рита как ходила в школу, так и продолжала ходить. Разве что совершенно не реагировала на выпады одноклассников, которых хоть и стали побаиваться Пелевину, но шпынять не прекращали вплоть о выпускного. Знаете, мне даже жаль её было. Всегда одна. Встанет в стороне у окна и читает книгу. Никогда не повышала голос, не спорила. Послушная и тихая, да, наверно, это как раз полностью её
– В тихом омуте… Сами знаете, кто водится, – вставляет Ангелина. – Ангелочек, а челюсть подруге выбила.
– Никто не знает, что там было на самом деле, – разводит руками директор, и мы торопимся проститься.
Сегодня долгожданная пятница, и я рассчитываю уехать в дом тёти Нюры. Весьма невежливо прощаюсь с Власовой до понедельника, ссылаясь на плохое самочувствие. И это вовсе не ложь. Воспаление от пореза беспокоит меня, но не настолько, чтобы я бросил всё и отстранился от дела. Я чувствую, что мы уже близки к разгадке.
– Ангелин, попроси ребят отыскать этих Дружинину и Проскурякова, поболтаем на неделе с ребятами, если они в городе, авось и приоткроется завеса тайны, что же тогда случилось после школы.
– Боже, Власов, ты ещё не понял? Туманова опасна. Сколько тебе ещё нужно доказательств её неадекватности?
– Вот получим выписку из её медицинской карты и поймём, что за проблемы вынудили Пелевиных обратиться к психотерапевту. А до тех пор не будем торопиться с выводами, ладно? Ты тоже можешь выбить кому-нибудь челюсть, но это вовсе не означает, что ты психованная.
– Мне кажется, или ты не веришь в причастность Тумановой к убийствам родителей и мужа? – проницательно интересуется Власова. – Я тебя прекрасно знаю, ты же оттягиваешь момент её задержания, откладываешь поиски беглой преступницы…
– Не говори глупостей, – отмахиваюсь от неё словно от назойливой мухи. – Будь это так, у меня, наверное, был бы в разработке кто-то другой… А мы всё, что делаем, так только носимся как оголтелые вокруг этой девчонки.
– Я тебе не верю, – заявляет Ангелина.
– Твоё право. Я тоже мало кому верю. Но тех, кому я верю, я всегда буду защищать до конца.
Ангелина внимательно смотрит на меня, обдумывая мои слова, и медленно кивает:
– Окей, Власов. Чёрт его знает, на кой тебе это надо, но если ты попадёшь в историю…
– Никакой истории нет, Геля. Я просто пытаюсь донести до тебя одну простую вещь: мне не нравится это дело. Слишком лихо всё закручено, ты не видишь?
– Я вижу очевидное: Туманова – манипуляторша, искусная лгунья, вероятно, вообще, психически нездоровая. Она строит из себя миленькую, а потом наносит удар со спины. Об этом мне говорят свидетельские показания и многолетний опыт работы в органах.
– А я слышу наряду с этим ещё нечто абсолютно противоположное, – возражаю ей. – Умница, отличница, хорошая и послушная дочь…
– Вот именно, Власов. Ангелочек, который умеет показывать зубки.
Я с досадой ударяю по рулю.
– Давай просто поскорее закроем это грёбанное дело!
– Так я же не возражаю, Ярик. Это ты у нас в сомнениях мечешься.
– Я сказал, закроем дело, а не Туманову. Гель, поверь моей чуйке, в этом деле не всё так очевидно, как кажется на первый взгляд.