Два с половиной человека
Шрифт:
– Маргарита Викторовна, я бы попросила...
– Я прошу вас, – я готова умолять. – Просто скажите, как он? Здоров ли? Оправился ли от ранения? Есть ли какие-то продвижения в расследовании? Я знаю, что вы оба меня ненавидите, знаю! Но неужели я так многого прошу?
Я срываюсь, плачу, тяжело дыша. Я не каменная. Не стерва, которую привыкла усиленно изображать со времён средней школы, когда меня задирали все кому не лень. Мой ребёнок пропал. Мой любимый мужчина был ранен. Я думала, что он умер. Никогда не забуду эту пустоту, которая поселилась
– Ярослав Сергеевич в полном порядке, спасибо за беспокойство, – цедит женщина напротив, но внезапно наклоняется и шепчет мягко, но еле слышно, – Рита, всё хорошо, не волнуйся. Даже у стен есть уши. Тем более здесь. Ты должна очень осмотрительно выбирать слова. Сейчас это единственное, чем ты можешь ему помочь. Скрывать правду ото всех. Нам нужно немного времени. И твоё умение скрывать правду. Если его отстранят от дела... Он не сможет вернуть девочку. Понимаешь?
– Да, я поняла, Ангелина Анатольевна. Простите, нервы.
Она отстраняется и громко говорит мне:
– Маргарита Викторовна, внимательно ознакомьтесь с описью дома, в котором вас задержали, подпишите, если всё указано верно.
Она протягивает мне папку, и я смотрю во все глаза. В ней записка и фотография. Соня на руках у... моей мамы. Рассматриваю внимательно свою маленькую непоседу. Как же она выросла! Ей уже почти два месяца. Уверенно держит головку. Такие пухлые щёчки, обиженные глазки полны слёз, маленький нос упрямо сморщился… Судорожно втягиваю воздух и чувствую, что всё плывёт перед глазами.
Власова сочувственно смотрит на меня, но не говорит ни слова. А я вдруг понимаю причину перемен в ней: Соня жива и здорова, Ярослав нашёл её. Поэтому его бывшая сбавила обороты.
Смотрю на живую, невредимую и пышущую здоровьем женщину, в убийстве которой меня обвиняют. Она выглядит как прежде. Ухоженная, моложавая, с добродушной улыбкой. Прямо заботливая бабушка со своей внучкой. С моей дочерью на руках.
С трудом отрываюсь от изображения моей принцессы и читаю послание, написанное торопливым размашистым почерком.
«Рита, я нашёл Соньку. Надеюсь, к тому времени, как ты выйдешь из СИЗО, она уже будет дома.
Да, кстати, в ближайшие пару дней рассмотрят ходатайство о твоём освобождении, в связи с вновь вскрывшимися обстоятельствами дела, которые ты можешь наблюдать своими глазами. Я обязательно разберусь во всей этой ерунде, но думаю, что больше тебе не станут предъявлять никаких обвинений.
А пока слушайся тётю Гелю, она плохого не посоветует. Будь умницей и тщательно оберегай свои секреты. Яр».
Слёзы льют из глаз в три ручья. От счастья, что он нашёл Софийку. От горечи, что, кажется, меня предали самые близкие люди. От боли, что, вероятнее всего, мой любимый мужчина никогда не найдёт в себе сил простить меня.
– Вы согласны с изложенным? – сухо спрашивает Власова.
– Да, – киваю я.
– Тогда пишите, – она слегка улыбается, но продолжает нести нужную чушь, – с моих слов записано верно, в
А я торопливо пишу свой ответ: «Спасибо, Яр. Я знала, что могу на тебя положиться. Прости, если сможешь, что сразу не доверила тебе свой секрет. Я слишком боялась за неё и оступилась. Я люблю тебя. Честно. С той самой ночи все мои мысли и чувства были только о тебе. Р.»
27. Ярослав
Тру со всей силы лицо, чтобы хоть немного взбодриться. Меня банально вырубает, но я не могу позволить себе такой роскоши – просто завалиться в кровать и продрыхнуть часов шестнадцать. Так и выживаю на кофеине и паре часов сна в сутки.
Безрезультатная поездка в Нагорск, перекладывание информации из пустого в порожнее, топтание на одном месте – всё это и есть моё расследование. С самого начала и по сегодняшний день. Как же меня всё это достало!
За несколько дней поисков Софьи мне удалось лишь убедиться, что в психоневрологическом диспансере с диагнозом энцефалопатия головного мозга наблюдался Максим Пелевин, старший брат Риты. Пояснения судмедэксперта хоть и проливали свет на возможные причины происходящего, но не могли ответить на главный вопрос, который, по понятным причинам, интересовал меня гораздо больше всего прочего.
– Понимаете, Ярослав Сергеевич, заболевания мозга никогда нельзя определить под какую-то стандартную форму. Одно и то же заболевание может проявляться абсолютно по-разному у двух разных людей. Есть типичные признаки, но куда больше нетипичных, индивидуальных особенностей.
– Правильно ли я понимаю, Михаил Иванович, что больной энцефалопатией склонен, в том числе, и к навязчивым состояниям?
– Да, маниакально-депрессивные мысли, суицидальные наклонности, патологическая ревность, различные расстройства памяти и сознания…
– В раннем детстве это тоже проявляется?
– С гораздо большей вероятностью я бы ответил вам положительно, – сказал мне главный судебно-медицинский эксперт.
Картина, вырисовывающаяся в моей голове, начала приобретать гораздо заметные очертания, но всё больше походила на бредни сумасшедшего. Тем правдивее мне казалась выстроенная версия.
Максим Пелевин, страдавший от поражения головного мозга, вследствие родовой травмы или врождённого заболевания – это только предстоит установить следствию, с самого детства ревновал родителей к младшей сестрёнке. Вероятно, желая получить больше родительского внимания, он притворялся девочкой Ритой. Отсюда и свидетельство няньки диспансера. Мать же всячески боролась с напастью, а когда родители поняли, что шансов победить болезнь нет, мальчик погиб.
Погиб, несомненно, номинально. Вероятнее всего, все эти годы он прожил под чужим именем, предположительно, в нашем городе, воспитывался, по моим догадкам, няней, с семьёй не общался, хотя, по всей видимости, родители его навещали. К Рите его не подпускали, иначе она бы запомнила.