Двадцать и двадцать один. Наивность
Шрифт:
– Разумеется нет, – ответил Шустов. Они уже несколько раз обсуждали этот вопрос, но для особо одарённых товарищей-правых необходимо было время от времени всё повторять.
– Значит, посредством переворота, – продолжил Джек, – нам необходимо сделать так, чтобы настоящая государственная власть была низвергнута. И самим занять эту власть. Сколько можно быть в тени?
– Но как же левые? – возразили националисты. – Они тоже хотят придти к власти!
– Их нужно уничтожить, вот и всё.
– Нет! – грозно перебил Сальвиати. – Наши украинские единомышленники
– У нас и у левых на сегодняшний момент одна цель, – покорно согласился Шустов.
– Народ нас не любит, – кивнул Сальвиати. – Культ победы в Войне 45-ого, эти украинские выходки – нет, народ изначально левый. Так пускай социалисты, если они так хотят помочь своему любимому народу приходит к власти и разбираются с последствиями. Кризис грянет неминуемо. А мы им поможем.
– Как это так, Джек? – недоумевали правые. – Какой смысл?
– Когда ситуация стабилизируется, мы вновь возьмём её в свои руки. «Единая Россия», левые – какая разница? Дайте нам возможность управлять деньгами страны, и не будет дела до тех, кто устанавливает там законы. Конец второй, единой партии, господа!
На этом заседание НОППР было закрыто. Шустов не сказал при всех о том, что у него насильственно отняли ордер на легитимную регистрацию партии. Об этом ещё предстояло сообщить Сальвиати, да только какой был в этом смысл? Шустов был не глуп, он понял, что, оставшись тет-а-тет с заместителем, Джек сам ему назовёт ту дату, когда состоится ранее невозможная встреча правого и левого сектора.
Гражданская война была временно приостановлена.
3 января 1919 г. РСФСР. Москва. Кремль.
– Гарде, Лев.
– Чёрт, – выругался Троцкий, и, поправив пенсне, стал подозрительно рассматривать шахматную доску. – Стоило на минуту отвлечься, а ты почти съел моего ферзя! И как же это получилось?
– Ты выдвинул офицера на «F» пять, дабы съесть мою ладью, но тем самым снял защиту с ферзя, – мрачно объяснял председатель Чрезвычайной Комиссии. – Твоя проблема в том, что ты используешь тактику нападения, забывая об элементарной обороне.
– Какая оказия вышла, – удручённо вздохнул Лев, вновь откинувшись на спинку кресла. – В шахматы у меня выигрывал только Владимир Ильич… Но ничего-ничего: не радуйся, мат-то ты мне ещё не поставил. Белые не пройдут!
И с этими полными отваги и героизма словами, Троцкий максимально артистичным жестом капитулировал чёрную королеву на три клетки назад.
– А это уже зависит только от тебя, – двусмысленно ответил Феликс и, сощурив глаза, поставил белого коня на клетку, которую раньше занимал ферзь соперника.
– И от армии, – дополнил нарком, задумавшись, и выдвинул ближайшую пешку на съедение белому коню. Дзержинский неодобрительно фыркнул, наблюдая за игрой. – Фрунзе на днях докладывал, что Колчак, овладев Пермью, сдал наступление под Уфой. Уверен, что это переломный момент для разворачивания
– Снова за своё! – зло воскликнул Феликс, забирая на свою половину чёрную пешку. – Ты забываешь про оборону, жертвуя повстанцами. Они не шахматные фигуры, а живые люди – потери будут неописуемы при провале.
– А кто говорит о провале?! – горячо возмутился Троцкий, отвлекаясь от партии. Льдистые глаза встретились с нефритовыми – в последнее время такие переглядки участились, ввиду их бесконечных споров и дискуссий. – Вместо того чтобы сдерживать наши силы, при любой возможности необходимо рисковать, атаковать! Отдав пешку, можно срубить фигуру покрупнее.
– Свердлов полгода назад уже срубил, – строго сказал Феликс, покачав головой. Щёки наркома начали краснеть, ибо Троцкий раздражался, когда чекист упоминал о событиях полугодовой давности. А последний, казалось, это делал нарочно. Лев догадывался об этом, но не знал с какой целью Дзержинский о таком упоминал. Чтобы понаблюдать за реакцией? Или так ему было легче жить? Причина наркому была не ясна, и Троцкий не пытался её выведать. Он в который раз оторвался от игры и с укором обиженного человека произнёс:
– Чем-то недоволен?
– Ты слишком часто используешь террор и жертвы, как средства, которые не оправдывают цель, – попытался опровергнуть точку зрения собеседника Дзержинский, откровенно объясняя свою. Троцкий, прикусив язык до тех пор, пока чекист не выскажется и не замолчит, (чекист выходил из себя, когда его перебивали) а потом вдруг ядовито улыбнулся и торжествующе, словно Наполеон, провозгласил:
– А кто бы говорил, товарищ Дзержинский! Разве твоя ЧК не использует ту же стратегию? Террор с монархистами, эсерами и меньшевиками то же самое, что и борьба с контрреволюцией. Предался забвению и забыл, кто начал Гражданскую войну? С каких пор тебе стало жаль предателей?
– Мне не жаль, даже не надейся, – обидевшись, процедил Феликс сквозь зубы. – Напора белые просто так не сдают, у них сильные стратегические ходы, особенно на позициях Колчака. Опытные офицеры, генералы, адмиралы, а у нас обыкновенные пролетарии, которых нужно учить.
– Но у пролетариев есть то, чего нет у буржуев – они сражаются за свободу, братство и социальное равенство, а белые? – продолжал парировать нарком. – За царя, монархию, корону и власть? Неудивительно, что их с каждым месяцем становится всё меньше. Революция сломила их планы, пешки восстали против коней, офицеров и королей. А ты прекрасно знаешь, что если простой пешке пройти всю шахматную доску, то она станет ферзём!
С этими словами Троцкий решительно продвинул самую дальнюю пешку на крайнюю клетку со стороны светлых фигур и та, обернувшись в ферзя, смела самую важную, но самую слабую фигурку в партии – короля.
– Шах и мат, Феликс Эдмундович. Конец третьей партии!
– Что же. Очень надеюсь, что ты не лукавишь, – чекисту пришлось ретироваться; он поднялся из-за стола, надевая фуражку. – Ситуация с твоим контрнаступлением оставляет желать лучшего. Сталин тебя критиковал. Так для чего меня вызывал?