Двадцать и двадцать один. Наивность
Шрифт:
Троцкий, не пересаживаясь из кресла, придвинул к себе тонкую папку с приказными ордерами, которые ему было необходимо рассмотреть по долгу службы, и погрузился в работу.
– Мнение Сталина меня не интересует, он о положении Восточном фронте сам доложил Владимиру Ильичу, а мне, увы, не с кем было сыграть партию…
– В таком случае разговор окончен. Некогда мне здесь с тобой антимонии разводить.
– И да, чуть не забыл, – проговорил про себя нарком, – если увидишь Кобу, передай, что его ждёт Владимир Ильич. Снова.
Дзержинский кивнул, и, повторив про себя задание Троцкого, укусил запястье. У наркома, у которого на глазах произошёл это действие, невольно округлились глаза. Он был так ошарашен, что даже оторвался от написания подтверждения приказа.
– Ты что делаешь?!
– Так
Троцкий подозрительно пронаблюдал сначала рукой Феликса, а затем за выражением лица последнего, но не заметив эмоций, кроме мрачной апатичности, быстро успокоился. Он был раздосадован тем, что потерял чувство контроля над собой в присутствии “Железного Феликса”. Авторитет неприкасаемой личности был подорван.
– Волнуюсь я за тебя, Феликс. Смотри, не переусердствуй.
– Вообще-то метод действенный, – пожал плечами Дзержинский. – Побеспокойся лучше о себе, Лёвушка.
Он собирался незамедлительно покинуть помещение, но Троцкий, который о чём-то сильно задумался, остановил чекиста.
– Послушай, Феликс, несмотря на то, что ты спешишь, я всё же ещё немного отниму твоё драгоценное время. Нужно поговорить...
– О Сверлове? – встревожено спросил чекист, остановившись.
– Нет, о Кобе, – Троцкий вздохнул, ибо для него это был не менее приятный разговор, чем обсуждение ордена или Каббалы. – Дело в том, что до меня дошли сведения, что он знает об ордене, и более того, он знает всех, кто в нём состоит и какие у них планы.
Дзержинский подозрительно сосредоточил острый взгляд на наркоме, прекрасно понимая, к чему тот клонит.
– И какая же птичка тебе об этом пропела?
– Не поверишь: он сам! – Троцкий вальяжно откинулся на спинку кресла. Он вынул из кармана австрийскую зажигалку и чиркнул по механизму пальцем. После обморока он решил бросить курить, однако тяга к затяжке ввиду нервной работе осталась. Лев не мог позволить себе сорваться, и потому оставил себе только зажигалку. Появившийся огонёк отражался в стёклах пенсне наркома, отражался в глазах Дзержинского. Маленькое пламя надолго приковало взгляд Троцкого, и глядел он на этот микропожар так любовно и так внимательно, продолжая соразмерено говорить, – Коба мнит себя горным орлом, ибо считает, что поставил мне ультиматум, но он является лишь канарейкой. Несколько недель назад Владимир Ильич решил вернуть Сталина на фронт, а потому задумал меня с ним помирить. Я к диалогу всегда готов – великодушно подготовил Архангельское к его визиту. Коба приехал ко мне на дачу, не как я полагал – к 9 утра, а к часу дня. Мало того что опоздал, я это простил ему, так этот фамильярный грузин уселся в моё любимое кресло и начал заявлять о своих правах и возможностях, при этом ловко маневрировать словами. Говорит: “желаю наладить совместную работу с вами, Лев Давидович, но так как я – человек теперь семейный, прошу то-то, то-то и то-то...” Его лицемерие вывело меня из себя, потому что я не понимал, чего он хочет. Я сказал: “будь так любезен, Иосиф, поставить условия более конкретно”, так он по новой завёл свою шарманку. И вдруг ни с того ни с сего говорит: “...да-да, конечно, я знаю, товарищ Троцкий, что вы – иллюминат, а потому для вас не будет сложности провести эти мероприятия...” Если честно, я чуть не подавился чаем, ибо я не ожидал услышать такого заявления от него. Вышел скандал, примирения не получилось. Я начал спорить с ним, а он парировать, при чём делать это так абстрактно, что я окончательно запутался в его знаниях. Может быть, ты, Феликс, развеешь мои сомнения?
Произнеся последний вопрос, Троцкий моргнул и резко перевёл взгляд на чекиста, захлопнув зажигалку. Огонь погас.
– Да, это я сказал Кобе, – мрачно согласился Дзержинский, – потому что не вижу в этом никакой опасности и риска.
– Что конкретно? – взволнованно бросил нарком, вскакивая с кресла и приближаясь к чекисту. Не рассчитав силы, нарком с силой затряс его за воротник, ибо страх разоблачения был сильнее, чего бы то ни было. – Об Октябре? Про Керенского?! О Франции 1905-ого? О чём?!
– Это был разговор о философии, – пламенно возразил чекист, отрывая ледяные руки Троцкого от своей шинели, – о высоком: о легенде о Великом мастере, его учениках – не о политике, и тот разговор
– Когда же ты успел? – недоумевал нарком.
– Ещё год назад.
– Часть диалога, возможна, им уже забыта, – обнадёжено пробубнил Лев, начиная бродить по кабинету, рассуждая вслух. – Однако важно узнать: нарыл ли Коба ещё чего-нибудь за это время или же его представления об “Приорате Сиона” всё ещё столь расплывчаты? Слушай: Ленин вопреки мне собирается всё же отправить Сталина на фронт – снова, и уже в Пермь, дабы разобраться с разложившийся там армией, как он это великолепно сделал в Царицыне. Наверняка уже сегодня Владимир Ильич вручит ему мандат, и я прошу тебя ехать вместе с ним. Ты – лучшая для того кандидатура, Ленин это отлично воспримет и более того...
– Хочешь, чтобы я выяснил у Кобы всё, что он знает?
– Ты понимаешь меня с полуслова, – хитро улыбнулся Троцкий. – Скажи Ленину, что едешь вместо меня. Ильич хотел, чтобы я отправился на Урал вместе с Кобой – что за маниакальное желание нас свести? Уму не постижимо, право слова!
– А работа в ЧК? А что, если Свердлов именно в это время совершит новое покушение? – с тревогой спросил Дзержинский. Ему не очень понравилось, что за него уже всё решили, однако Троцкий обладал способностью к убеждению. По крайней мере, всё было более чем логично – Кобе, несмотря на его ум, не пришло бы и в голову, что председатель ВЧК отправится в Пермь вместе с ним только для того, чтобы расспросить о некоторых важных вопросах.
– Ich werde nehmen unter seine Fittiche ( Я возьму под свою опеку), – заверил Лев, вернувшись к своим отчётам. – Не волнуйся, Феликс. Я не допущу. Спасибо за прояснения, больше не буду тебя задерживать.
Огонь из зажигалки Троцкого почему-то невольно напомнил Феликсу годы своего заключения в Орловском централе. Там не было огня. Почему-то он помнил только зиму, словно там, в этом провинциальном городке России, не было ни весны, ни лета. Помнил, как каждый вечер по 3, по 4 человека погибали его товарищи. Орёл клевал их, будто те были ядовитыми змеями. Разумеется, не зря ведь эта птица олицетворяла символ Российской Империи. И тот город был призван уничтожать таких, как он. Он никогда больше не вернётся туда и как бы чекист ни хотел забыться: выпить сотню бутылок вина и выкурить тысячу сигарет – ничто не могло затмить страшные воспоминания о проклятом заключении, которые до сих пор преследовали его в кошмарах. Централ не стал местом его смерти, но стал местом его личного Ада, личного аутодафе. Ужас и безумия, пережитые в той тюрьме можно было приравнять к самой жестокой физической смерти. Чтобы привыкнуть, нужно было стать животным, лишиться морали. И всё это он в тайне списывал не на жестокость системы, а на общую картину города. Именно туда его отправил из “X павильона” чёртов Орлов. Человек, которого простил Дзержинский, оказался белым шпионом. Он бежал за границу осенью в связи с началом “Красного террора”. А потому никакой жалости к белым первый чекист отныне не питал.
Именно поэтому он хотел устроить казнь де-факто врага страны именно в Орле. Это было сродни мании, это стало его смыслом на ближайшее время. Дзержинский чувствовал, что Гражданская война окончится победой “Красной армии”. Нужно было воспользоваться этим жестоким временем. Один вопрос, который мучил его целый месяц: как? Как заманить Свердлова в самую глушь РСФСР? И что произойдёт там с ним? Подослать убийцу? Своих, из ВЧК? Если всё вскроется, Свердлов предпримет очередную попытку избавиться от Ленина. Дзержинский не мог этого допустить. Если только Троцкий в качестве спасительного огонька сможет всё предотвратить.
Однако нужно было сосредоточится и выбросить этот надоедливый огонёк из головы. Льва Давидовича беспокоил Коба, а значит нечего переживать. С ним-то он точно найдёт общий язык. И вот как раз он – лёгок на помине, поднимается по лестнице второго этажа.
– Иосиф! – позвал товарища Дзержинский, дабы он остановился и обернулся.
– Здравствуй, Феликс, – любезно улыбнулся Коба, дожидаясь, пока чекист поравняется с ним – какими судьбами?
– Владимир Ильич вызывал к себе в кабинет, – Феликс взглянул на лестничный проход. Им как раз было по пути. – Ты знаешь про ситуацию в Перми?