Двадцать и двадцать один. Наивность
Шрифт:
В этот солнечный июньский день все почти были счастливы: народ и солдаты от того, что, наконец, получили свою свободу слова, Каменев и Зиновьев от того, что ведут восстание, Свердлов от того, что в первый раз за лето вовремя вернулся домой. Ленин был просто доволен тем, что утёр нос выскочке Церетели, а Коба за всю свою жизнь почувствовал себя действительно значимым, но… в этой радостной и ликующей толпе Коба так же осознал что он – безнадёжно одинок. Может быть, это чувствуют все ораторы… Может, поэтому Троцкий тогда разговаривал
Но как было сказано выше, счастливы были почти все, кроме тех десяти министров-капиталистов. Керенский потерял своё терпение и заявил другу – Церетели:
– Что же, мы его предупреждали… Мирное шествие, как мы могли в это поверить? Раз Ленин так хочет войны, он её получит. Он бросил вызов нам восстанием, а что мы делаем с повстанцами?
– Уничтожаем! – по-зверски зарычал Церетели.
– О, нет. Уничтожать пока рано. Если ты не забыл, Георгий, что Ленин с кое-кем ещё числиться в ордене. Нужно получить одобрение сверху.
– Это обязательно? – задумался Церетели.
– А иначе всё может повернуться против нас.
– А как же народ?
– А что народ? Он только кричать умеет, а революция... это бред сивой кобылы.
Церетели смерил Керенского пытливым взглядом и повернулся к окну, откуда было очень хорошо слышно крики повстанцев... “долой министров-капиталистов”.
2017
– Класс... У них всё-таки всё получилось. Смелые ребята эти большевики… были…
– Да, под напорством Кобы и Ильича всё удалось. Народ подхватил настроение революции, всё больше злился на Временное правительство… эх, нам бы такое время сейчас…
– И чем кончился сам съезд и сам месяц?
– Предсказуемо: была принята эсеро-меньшевистская резолюции, Церетели ещё долго от злобы грыз ногти по самые локти, а Июньский кризис сменялся июльскими жаркими днями. Теперь большевикам придётся туго, но зато, как и хотел Ленин, к ним в партию прибавился народ. А вообще даже удивительно: ты справился с этим съездом всего за четыре дня, ещё не скучаешь по штабу? Я вроде как обещала тебя всего на выходные взять, а так получилось…
– Веришь, вообще не скучаю… и я рад, что ты меня сейчас не назвала идиотом.
– У меня ещё много времени, чтобы это сделать, сегодня ты действительно молодец…
Миша остался горд собой, он растянулся на диване, смотрел в потолок и подумал: «И всё- таки она интересная, немного сложная, нудная и непонятная, но интересная…». Вдруг Миша вспомнил тот вопрос, который хотел задать Виктории уже давно, но не было возможности. Но это уже другая глава.
====== Глава 19. Железо и сталь ======
– Ну, вот мы и достигли первой даты… – протянула Виктория, закрашивая в календаре «третье июня». Орлов совсем забыл о календаре и о том, что Виктория посулила сказать, зачем он нужен, но спросил о другом:
– Ты говорила, что расскажешь о нём.
Виктория удивлённо взглянула на юношу, затем,тяжело вздохнув, сказала:
–
– Да я не о самом календаре! – Миша схватил из рук Виктории листок и перевернул на сторону с фотографией. – Уже прошло полгода с февральской революции, ты обещала рассказать мне о Дзержинском. Почему он до сих пор не появляется в архивах?
Виктория подняла глаза и загадочно одарила своим взглядом юношу.
– Ты о том, «чьё имя страшно называть»?
Миша не без иронии понял слова девушки и со смехом ответил:
– Согласен, страшновато. Произнося такую фамилию, рискуешь запнуться, а я помню, как ты отреагировала на Тро…
Но увидев мрачное и абсолютно серьёзное лицо Виктории, на котором не прослеживалось ни капли юмора и насмешки, Миша совершил то, чего так боялся – запнулся и замолчал. На её лице не было ни гнева, ни снисходительности, никаких эмоций, словно каменная маска, а светло-бирюзовые глаза неистово сверкали. Со стороны это выглядело ужасающе.
– Не в этом страх заключён. Он сам себя так называл, и одно упоминание его имени вызывало у людей ужас…
– С чего бы это его бояться…? – с настороженностью спросил юноша, не сводя испуганного взгляда с девушки.
– Нет имени его страшнее: то был судьбы жестокий след… нетленная душа становиться мрачнее, глаза чернели вслед, приобретая блеск железа…
– Всё хватит! Ты меня пугаешь ещё больше, чем этот Дзержинский… Поэтому ты оттягиваешь изучение архивов про него?
Виктория злобно ухмыльнулась.
– Спокойнее, трусишка. Смотри, и правда испугался…
– Тебе смешно?! Ты… у тебя был… такой взгляд. Ну… понятно всё.
– Что тебе может быть понятно?
– Ты сумасшедшая фанатичка! Такая же, как и все эти большевики! Чокнутая, повёрнутая, стихи им посвящаешь… И давно ты этим увлекаешься? Когда тебе в церковь сходить нужно было?
Но Виктория совершенно равнодушно проигнорировала вопрос Миши, чем сильно задела юношу.
– Ты спрашивал о Феликсе. Он не появляется, потому что ещё не пришла его очередь, а вообще… Феликс играл огромную роль, почти главную… для наших поисков.
Миша смекнул, что в голосе Виктории прослеживается некая мягкость и даже нежность, и решил её этим скомпрометировать.
– Ты в первый раз большевика по имени называешь…
– И что?
– Да… нет, ничего.
– Ты во всём ищешь какой-то подтекст? Хотя, не мне судить, у каждого свои тараканы в голове, но… как тебе в голову могло придти то…
– Всё, не кипятись!
– …что я влюблена?
Наступило молчание. Миша ошарашено неотрывно смотрел на бледную Викторию, мысли в голове были смешаны, как и чувства. «Да она практически призналась…» – с коварной насмешкой подумал он.