Двадцать лет в батискафе.
Шрифт:
На глубине 5000 метров нас некоторое время сопровождает облако креветок. Они словно нарочно окружили батискаф, чтобы обратить наше внимание на свое существование. Мы и без этого хорошо знаем, что жизнь существует и на таких глубинах, но все же с интересом следим за их танцем.
«Эвфаузииды»,— заношу я в блокнот. Общение с учеными сделало меня, быть может, чересчур самоуверенным. Что если бы профессор Перес отнес их к другому виду?.. Но ведь его нет с нами, и я сам себе хозяин!
11 часов. Посылаю сигнал: «V-75», то есть 7500 метров. Отчетливо слышим сигнал подтверждения приема. «Марсель ле Биан», наверное, описывает сейчас над нами круги. Маловероятно, чтобы погода успела настолько перемениться, что нам предложат сократить время
Стараемся не вспоминать о ремонте в Иокогамском порту, но не беспокоиться о батарейных отсеках и пиротенаксовых кабелях не можем. Я уверен, что Вильм переживает то же, что и я. Но пока все оборудование работает нормально. Прожекторы светят вовсю, никакие подозрительные звуки не нарушают тишины в кабине. Обмениваемся несколькими фразами — вспоминаем прошлое. Не для того ли, чтобы отвлечься от тревожных мыслей? философствуем на тему о пути, пройденном нами за двенадцать лет. Двенадцать лет! Да, срок немалый...
И вот до дна — 1000 метров. Включаю второй эхолот, с меньшим радиусом действия. Когда до дна остается 600 метров, в очередной раз сбрасываю дробь. 11 часов 17 минут. Следим за глубиной. 500 метров... 400... Скалы или ил? Нужно быть осторожным. За спиной у меня немало посадок на дно, но ни одна из них не происходила на глубине 9000 метров. Не хотелось бы зарыться в ил на такой глубине. Шансов на это, правда, не больше, чем на глубине 3000 или 4000 метров, но с глубиной ил засасывает значительно сильнее, так что лучше избегать подобных инцидентов.
150 метров... 100 метров... Кажется, будто батискаф неподвижен, но, взглянув на глубиномер, я убеждаюсь, что мы все еще опускаемся, хотя время от времени я понемногу сбрасываю дробь.
— Опять планктон! — восклицает Вильм.
— Да, да!
— Вижу дно!
Отвожу взгляд от глубиномера и смотрю в иллюминатор. Вижу желтоватое пятно неопределенной формы, которое тут же скрывается в облаке ила, поднятого гайдропом. Несколько минут терпения, и вода снова чиста: муть унесло течением. Бензин все еще продолжает охлаждаться, и «Архимед» опускается все ниже. Мы улыбаемся.
11 часов 39 минут. Касаемся дна. Давление воды — 945 атмосфер. Заносим эти данные в бортовой журнал. Выход на связь! Опять чуть не забыли! Передаю: «F-95», то есть «Находимся на дне, глубина 9500 метров». Спохватившись, понимаю, что вместо глубины передал округленную цифру давления, которую только что записывал в журнал. Ничего, при следующем сеансе связи исправим ошибку. В кабине у нас нет таблицы для точного вычисления глубины, но, по словам Вильма, мы примерно в 9100 метрах от поверхности.
Получаем подтверждение приема; теперь и наши товарищи наверху вознаграждены за все, что нам пришлось пережить в Иокогаме. Я уже не сомневаюсь в полном успехе погружения. Во Франции все, кто принимал участие в создании батискафа, узнают новость через несколько часов по радио или из газет и порадуются нашей удаче. Моя жена и ведать не ведает, что погружение назначено на сегодня; значит, для нее наш успех будет новостью вдвойне. Ее тревожат мои экспедиции, особенно когда они уводят меня за тысячи километров от дома. Сейчас она, наверное, беспокоится больше обычного, зная, с какими трудностями нам пришлось столкнуться. Я писал ей о ремонте в Иокогаме, но ни в одном письме она не выдала своей вполне оправданной тревоги.
Вильм прерывает мои размышления.
— Смотри, сколько метелок! — кричит он.
Какие еще метелки? Вглядываюсь в дно, покрытое желтоватым илом. Оно не более чем в метре от меня. Из ила торчат стебельки, и вправду похожие на метелки, длиной сантиметров 15, с двумя-тремя веточками на концах. Это, по-видимому, морские перья — живые существа, прикрепляющиеся ко дну и всегда живущие колониями. Говорю об этом Вильму; позже биологи подтвердили правильность
От наблюдений за донной фауной нас отрывает целый ряд неотложных дел — что-то надо проверить, что-то измерить. 21 процент кислорода, 0,5 процента углекислого газа — состав воздуха нормальный. Вес оставшегося в бункерах балласта — 7 тонн, это вполне согласуется с вычислениями Вильма. Температура бензина по-прежнему выше температуры воды — плюс 10° бензин и 3° вода. Позднее по кривой температуры мы убедились в том, что при приближении ко дну температура воды стала несколько повышаться: самый холодный слой (1,8°) находился на глубине 8000 метров.
Напряжение ходовой батареи аккумуляторов — 115 вольт, сила тока в цепях прожекторов — 9 ампер. Стало быть, с электрооборудованием все обстоит хорошо. Убедившись по индикаторам течи в том, что вода не проникла ни в один из герметичных отсеков, принимаемся за научно-исследовательскую аппаратуру.
Начинаем с того, что нам кажется особенно важным,— со скорости распространения ультразвука. Тут требуется небольшое пояснение. Известно, что скорость распространения звука, а значит, и ультразвука, зависит от параметров среды, в которой он распространяется; в нашем случае на нее влияют давление и температура воды. Для того чтобы измерить глубину при помощи эхолота, необходимо знать точную скорость распространения ультразвука. До сих пор ее вычисляли теоретически, по формулам; проверить эти вычисления экспериментально в камере высокого давления довольно трудно: где здесь взять большие расстояния? Таким образом, только на борту батискафа можно проверить различные формулы, выведенные физиками. Результаты наших экспериментов должны заинтересовать связистов и подводников — они разрабатывают сейчас систему подводных гидроакустических маяков, по сигналам которых подлодки сумели бы определять свои координаты, не всплывая для этого на поверхность.
В тот день на борту «Архимеда» был установлен французский прибор, проходящий испытания, и американский прибор, установленный в батискафе во время ремонта в Иокогаме. Управление военно-морских исследований США специально прислало нам из Сан-Диего некоего доктора Маккензи, который непременно лично хотел проследить за установкой прибора на «Архимеде». Разумеется, ему тогда было просто не к кому больше обратиться — кто еще мог бы испытать его прибор на таких глубинах? — и все же я весьма ценю его доверие. О, он сумел дать нам понять, что вверяет нашим заботам не какое-нибудь заурядное устройство. Если поначалу мы с Вильмом не вполне уразумели всю значительность предстоящего эксперимента, то, когда доктор Маккензи с нашего разрешения привез на «Mapсель ле Биан» все оборудование, необходимое для испытания и градуирования прибора, мы поняли, что дело это не шуточное: на причал въехал 15-тонный военный грузовик с надписью US NAVY (военно-морской флот США), который был буквально доверху забит баллонами с дистиллированной водой, термосами и прочим снаряжением. Взявшись за работу, доктор Маккензи установил на батискафе две измерительные головки и два счетчика. После каждой серии из пяти измерений, следуя инструкции, мы должны были выбивать на ленте показания головок, затем — показания обоих счетчиков; кроме того, нам предстояло заполнить цифрами большие таблицы, заготовленные доктором Маккензи.
Все это заняло у нас добрых полчаса. После этого мы решили, что имеем право несколько минут отдохнуть. Каждый прильнул к своему иллюминатору. Мимо нас плыли какие-то рыбы, совершенно равнодушные к батискафу. Пульс жизни весьма ощутимо бьется и на глубине 9100 метров. После стольких погружений это все еще поражает меня. Кто опишет историю морских глубин, тектонические процессы, определившие рельеф океанского дна? Когда мы получим ответы на многочисленные вопросы, которые ставит перед нами наличие жизни на таких глубинах? Наконец, есть вопросы и более практические: как использует человек представившуюся ему отныне возможность проникать в сокровеннейшие уголки океана?