Двадцать лет в батискафе.

Уо Жорж

В тот день я мало что видел, кроме этих двух крабов,— не­сколько голотурий, пару рыбешек. Зато характер дна указывал как будто на существование активной животной жизни: в не­которых местах оно было буквально испещрено маленькими во­ронками диаметром сантиметров 5—6; это были концентриче­ские кольца, отпечатавшиеся в иле, в центре которых возвыша­лись небольшие конуса высотой 1—2 сантиметра. Наибольшее из колец имело нечто похожее на утолщение. Может быть, про­исхождение этих кратеров не биологическое, а геологическое? Ни одна из гипотез, выдвинутых для объяснения этих наблюде­ний, не кажется вполне убедительной. Геологам удалось воспроизвести похожие кратеры в лабораторных условиях; они считали, что подобные кольца образованы уплотняющимся илом. Биологи же говорили о целом ряде закапывающихся жи­вотных, некоторые из которых наделены щупальцами, позво­ляющими им захватывать пищу, не выходя из нор; движение этих щупалец могло оставить на поверхности ила следы, по­добные тем,

которые мы наблюдали. Безуспешно пытались мы затралить одно из этих животных; но неудача наша ничего не доказывает. С другой стороны, многочисленность следов — еще не доказательство плотной заселенности дна: ведь отложение ила идет чрезвычайно медленно, и если в том или ином месте в самом деле когда-то квартировал подводный житель, то след его пребывания остается на дне надолго.

Профессор Сельцер продолжал здесь исследования, начатые в Пуэрто-Рико. Электромагнитные явления, наблюдаемые на дне моря, можно подразделить на три вида: одни улавливают­ся выходами плохопроводящих пород на поверхности суши — скалами и затем по подземному волноводу достигают подвод­ных районов; другие исходят из земных глубин и поверхности суши порой не достигают — их можно обнаружить только на дне глубоководных впадин; наконец, третьи возникают в море. Разграничить эти три вида явлений можно по их спектру. Ка­кова подлинная природа всех этих электромагнитных колебаний? Может быть, ответы на этот и на ряд других вопросов удастся получить с помощью лабораторного анализа собран­ных данных; при этом возникнут, конечно, новые гипотезы, для проверки которых снова придется опускаться на дно океана.

Доктор Дрейк занялся измерениями гравиметрического характера, причем результаты их не подтвердили предваритель­ных прогнозов. Не следует думать, что работать под водой лег­ко: даже когда на «Архимеде» все благополучно, остается еще целый ряд технических сложностей. Учтите при этом, что дале­ко не все причастные к исследованиям лица стараются способ­ствовать их успеху. В нашем XX веке, когда авиация сблизила континенты, таможня порой со свирепым упрямством стремит­ся снова отдалить их друг от друга. К примеру, присоединив­шись к нашей экспедиции, доктор Дрейк привез с собой боль­шую часть научной аппаратуры, которой собирался воспользо­ваться при погружениях. Ряд приборов он отправил из США заранее, недели за три-четыре до своего отъезда. Надо же было греческой таможне так долго провозиться с их досмотром, что французский консул получил приборы лишь через неделю по­сле окончания экспедиции! Получив приборы, он тут же отпра­вил их обратно в США.

О рвении японских таможенников я уже рассказывал. Не менее опасны их коллеги с франко-бельгийской границы: при­бор для измерения рН, снабженный всеми необходимыми доку­ментами, был задержан ими на несколько недель, и потому его так и не удалось установить на «Архимеде», хотя программа работ на тот сезон предусматривала его испытание. В эпоху, когда международное научное сотрудничество непрерывно расширяется, нельзя не пожалеть об отсутствии специальных правил для перевоза научно-исследовательского оборудо­вания.

Особенно интересны оказались геологические исследования, проведенные в Греции. Мы изучали дно желоба и его склоны. Одно из погружений было посвящено осмотру подступов к же­лобу и примыкающих к нему районов морского дна на глубина 4000 метров. Около трех часов «Архимед» шел курсом на запад, причем нам удалось обнаружить ряд террас или приподнятостей высотой от нескольких метров до нескольких десятков мет­ров. Мы насчитали 19 таких террас; самая крупная ступень была около 300 метров высотой. Террасы эти имели острые бровки, хотя нигде в других местах скалистых пород мы не обнаружили. Последняя из террас выходила на подводную рав­нину. Происхождение их остается для геологов тайной. Мы уже встречались с подобными «лестницами» в районе Пуэрто-Рико; по-видимому, они имеются и в других океанических впадинах. Отмечу, что у берегов Греции террасы сложены из осадочных пород, а в районе Пуэрто-Рико — из вулканических. Каждая отдельная ступень настолько узка, что эхолот их не выделяет, указывая лишь среднюю глубину.

Добавлю, что эхолот не обеспечивает высокой точности измерений: действие прибора основано на определении расстоя­ния по времени прохождения его ультразвуком, но скорость ультразвука меняется с изменением температуры воды и ее плотности, то есть зависит от глубины. Существуют, правда, таблицы поправок, но и они дают лишь приблизительные ре­зультаты.

Рельеф дна на морских картах, как правило, не слишком точен. Вполне доверять картам можно лишь в прибрежной по­лосе. Моряка обычно мало заботит, какая у него под килем глу­бина — три километра или пять; геологи тоже интересуются в основном общим характером рельефа, а не его деталями. Установление координат характерных точек рельефа, например, до сих пор считалось делом ненужным. В ближайшем будущем такой взгляд подвергнется пересмотру. Так, например, направ­ляясь к берегам Греции, мы собирались обследовать некую яко­бы существующую там «достопримечательность» рельефа — что-то вроде подводной вершины посреди

плоского, равнинно­го дна; при ближайшем рассмотрении никакой вершины в этом районе не оказалось.

В тот сезон произошел один не слишком лестный для нас инцидент; приведу записи геолога профессора Парейна, касаю­щиеся этой истории и как нельзя лучше отвечающие на воп­рос, который нам так часто задают: «Зачем вам самим опус­каться на дно, когда автоматическая аппаратура, снабженная фотокамерами, поднимет на поверхность точно такие же дан­ные, как ваши наблюдатели?»

"...Несколько раз мы замечали на грунте мелкие угловатые обломки диаметром в несколько сантиметров, лежащие группа­ми по 3—4 штуки. Метров через 300 нам пришлось повернуть на юг, чтобы не потерять скопления обломков из виду; при этом обломков становилось все больше, хотя в остальном ха­рактер грунта не менялся. Окраску обломков трудно было раз­личить под слоем ила, но кажется, что все они были более или менее одинаковы; некоторые из них походили на куски пузыр­чатой лавы. При помощи трала нам удалось захватить один из них — массивный камень четырехугольной формы. Вернув­шись на поверхность, мы установили, что это всего лишь ку­сок угля размером 9X6,5X4,5 сантиметра. Так что замеченное нами скопление было, по всей вероятности, углем и шлаком, которые сбрасывают с судна после чистки котлов. Интересно, что даже под тонким слоем ила куски угля и шлака выглядели так необычно, что мы их не узнали. Воображаю, какое впечат­ление произвели бы фотографии нашего «скопления», если бы мы не подняли образец! Кто-нибудь наверняка использовал бы их в качестве свидетельства существования на дне каких-то необычных для этого района пород; вот был бы пример типичной ошибки при дешифровке фотоснимка!»

Изучая обрыв, которым заканчивается континентальный шельф, мы выяснили, что склон его чрезвычайно крут, пример­но градусов 60, а на глубине между 2200 и 3000 метров он практически отвесный. У подножия стены местами встречают­ся крупные углубления, заполненные илом и скалистыми об­ломками размером в несколько метров...

Управлять батискафом во время спуска вдоль этого обрывистого склона было весьма нелегким делом; следить за залеганием пород мне было уже некогда. Но все же, ведя батискаф и все время помня об аппаратуре, установленной за бортом и потому наиболее уязвимой в случае столкновения, я нет-нет да и поглядывал на склон повнимательнее; от этого просто невозможно было удержаться, слыша восхищенные возгласы Делоза и профессора Переса; полностью разделить их восторги я все же не мог: уж очень беспокоили меня толчки, скрежет и вибрация корпуса при каждом, даже самом легком прикосно­вении батискафа к обрывистой стене. Удастся ли нам наконец найти гладкий участок склона? Повсюду мы натыкались на неровности, острые карнизы, гроты. С каким-то противоестест­венным упрямством «Архимед» старался забиться в расщелину или залезть под нависающий козырек; несколько раз в обоих бортовых иллюминаторах одновременно показывались выступы скалы. Как-то там наше захватно-подъемное устройство? Мысль о нем не давала мне покоя. Любой из этих толчков мог дефор­мировать рельсы и таким образом вывести механизм из строя. То штанга, то стакан прибора для взятия проб грунта, то за­щитная сетка прожектора стукались о стену, но, непрерывно маневрируя, мы все же благополучно продолжали спуск. Вдруг — сильный глухой удар: сели на киль. Послышался треск, и батискаф снова начал опускаться, предварительно сильно наклонившись вперед. Бросаю взгляд на индикаторы течи — все в порядке. У меня было желание вернуться, не рис­ковать. Но ведь мы явились сюда, чтобы обследовать этот обрыв... надо продолжать!

Когда скалы казались мне особенно опасными, я включал двигатели и к отчаянию обоих наблюдателей батискаф несколь­ко отходил от стенки каньона. Отложения ила на стенке встре­чались редко — лишь на нескольких сравнительно плоских карнизах. Что касается фауны, то она отсутствовала пол­ностью, во всяком случае в пределах видимости не встретилось ни одного животного. Не было заметно и следов эрозии — это означало, что склон образован сравнительно недавно.

Два часа продолжались мои мучения, два часа, или 700 метров погружения. Наконец мы очутились на равнине, и я по­чувствовал огромное облегчение, увидев под собой плоское дно. По краям этой равнины мы не заметили особых отложений

ила; лишь кое-где торчали из углублений большие скалистые обломки, скатившиеся сверху. На фоне приятного для глаза ровного дна иногда возникали отдельные холмики высотой мет­ров 10.

В этом погружении «Архимед» набил себе несколько ши­шек; при очередном ремонте нам пришлось заменить стакан для забора проб грунта и даже защищавшую его толстую стальную трубу.

Позже «Архимед» снова попытался посетить это место, но Фробервилю не так повезло, как мне: он обнаружил начало склона лишь на глубине 2600 метров и опускался вдоль него лишь на протяжении 300 метров, так что для его пассажиров зрелище оказалось менее волнующим, чем во вре­мя моего погружения. Достаточно на несколько сот метров ошибиться при выборе места погружения, и батискаф опустит­ся совсем в другой части впадины: ведь по дороге течения по­рой сильно сносят его с намеченного курса.