Двадцать один день неврастеника

Мирбо Октав

— Крови всегда хватит на это, — ответил я небрежно, — Впрочем... что выйдет, то выйдет...

— Ах, доктор!.. я себя плохо чувствую...

Истратив свои последние силы на свое старческое желанье, барон побледнел и упал в обморок. Я уложил его на диване, поднял ему ноги, дал ему нюхать острых солей и стал бить по лицу мокрой салфеткой... Обморок продолжался несколько минут. Когда он очнулся, я распорядился, чтобы два человека довели его до кареты, которая дожидалась его на улице... Еле двигая губами, он начал бормотать:

— Ах!.. Буль-де-Неж!.. Буль-де-Неж!.. Я тебе подарю...

Он лежал на подушках, бессильно свесив свои ноги и опустив голову на грудь и, все продолжал бормотать:

—

Да!.. так... все мое существо... я тебе подарю все мое сущ...

На следующий день он отправился к известному в науке химику.

— Я прошу вас, — сказал он ему, — взять из моих вен столько крови, сколько нужно, чтобы добыть из нее тридцать пять грамм железа.

— Тридцать пять грамм?.. — воскликнул изумленный химик... Черт возьми!

— Разве это много? — спросил барон с беспокойством...

— Много...

— Я заплачу, сколько нужно... И берите всю мою кровь, если потребуется...

— Дело в том, что вы очень стары...

— Если бы я был молод, — возразил барон, — я не стал бы дарить моей любимой Буль-де-Неж свою кровь... нашел бы что-нибудь другое...

По истечении двух месяцев химик доставил барону маленький кусочек железа.

— Тут только тридцать грамм...—сказал он ему.

— Какой маленький кусочек!.. — прошептал едва слышным голосом бледный, как полотно, барон...

— Ах, барон!.. Ведь железо тяжелый металл и занимает очень малый объем.

— Какой маленький кусочек!.. какой маленький кусочек!

И рассматривая маленький кусочек железа, который он держал дрожащими пальцами, он говорил со вздохом:

— Итак, вот все мое существо... красоты в нем нет... Однако в этом черном зерне вся сила моей любви... Как Буль-де-Неж будет гордиться этой драгоценностью... драгоценностью из моей плоти... и крови... Ведь в ней моя жизнь!.. И как она будет любить меня!.. И как будет плакать от любви!

Он еле слышно прошептал последние слова, не будучи в силах произнести их громко... И затем стал говорить, как бы про себя:

— Маленький кусочек... однако нет и не было никогда на свете ни у одной женщины ни на шее, ни на пальцах такой большой драгоценности...

Он заснул беспокойным сном, полным кошмаров...

Чрез несколько дней барон лежал в предсмертной агонии. Буль-де-Пеж стояла у его постели и смотрела тоскливым взглядом, который говорил: „Старик меня бесит... никак не умрет... мне хочется уйти...“

Слуга принес ларчик.

— Что это такое?.. — спросил барон задыхаясь.

— Это кольцо... господин барон.

При этих словах у умирающего старика появилась улыбка на устах и глаза засветились...

— Дай... А ты Буль-де-Пеж подойди ко мне поближе... и слушай...

Он с усилием открыл ларчик, одел кольцо Буль-де-Пеж на палец и прорывающимся от хрипа голосом сказал:

— Буль-де-Неж... посмотри на это кольцо... Как видишь, оно из железа... но в этом железе вся моя кровь. Чтобы добыть его, мне вскрыли вены... Я убил себя, чтобы дать тебе кольцо, какого не было никогда ни у одной женщины... Счастлива ли ты?..

Буль-де-Пеж посмотрела на кольцо с удивлением, в котором виден был оттенок презрения, и просто сказала:

А! хорошо... мой старик...но знаешь... я предпочла бы часы.

Трицепс окончил свой рассказ и разразился громким смехом.

— Нет... и смешная же эта Буль-де-Неж!.. Тип!..

XII

Я сделал сегодня важное открытие по вопросу о невосприимчивости ежа к змеиному яду, и я прошу позволения у вас, мои будущие читатели, поделиться с вами моей радостью.

Эта невосприимчивость не является результатом физиологических особенностей, делающих змеиный яд безвредным

для организма ежа, как это думают натуралисты, которые никогда не видят дальше кончика своего скальпеля; она объясняется исключительно удивительной приспособляемостью, которой природа наделила это маленькое четвероногое, и поразительной смышленостью, которую оно обнаруживает в борьбе за существование. Я это сейчас докажу.

Я не сообщил о своем открытии так называемому ученому миру. Я знаю, он по природе своей крайне недоверчив к свободным исследователям и возвел в систему свое враждебное отношение к вторжению литераторов в область науки, на которую он смотрит как на свою вотчину. И, смею сказать, совершенно напрасно. К тому же мои прежние труды и последующие исследования могут служить серьезным подтверждением, что я не новичок в этой области человеческого ума. Нужно ли напоминать, что это я установил столь интересный и совершенно новый закон о движении у растений. А мои наблюдения над нервной системой паука революционизировали физиологию этого членистого бескрылого насекомого. Сэр Джон Леббок, которому я послал свой блестящий доклад, пришел по этому поводу в такую ярость, что потребовалось все дипломатическое искусство нашего тогдашнего посланника в Лондоне барона де-Курселя, чтобы помешать Англии наделать еще глупостей в Египте.

К счастью, однако, простые поэты исправляют иногда ошибки ученых. И в каком только ужасном умственном мраке мы блуждали бы, если бы только одним ученым приходилось объяснять нам то немногое, что мы знаем о тайнах природы. Страшно и подумать. Видный для своего времени ученый алхимик Ван Гельмонт, страстный созерцатель и ригорист-экспериментатор в то же время, дал науке теорию самопроизвольного зарождения. Вот как это случилось. Однажды вечером он положил в саду под герметически закрытый горшок из-под цветов несколько сухих орехов. На следующий день он поднял горшок и увидел мышей, которые грызли орехи. Из этого он непосредственно пришел к заключению, что мыши необыкновенным образом самопроизвольно родились от орехов. И эту добрую весть он понес в европейские академии, которые приходили от нее в восторг. Увы! почти все научные опыты представляют такую же ценность, на чем бы основаны они ни были — на современных посеянных на бульоне культурах или на химических печах мистиков средневековья. Все это ложь, как заявляют, по крайней мере, лучшие воспитатели иезуиты. Через несколько-лет наши дети будут смеяться над микробами Пастера, как мы смеемся над самопроизвольным зарождением мышей Ван-Гельмонта, а мозговые центры доктора Шарко покажутся им может быть более смешными и неприемлемыми, чем гомункул Арно де-Вильнева и жабы Брандта. Experientia fallax, как говорил старый Гиппократ.

Сегодня, после полудня, я отправился со своим приятелем Робертом Гагманом гулять в лес... Это старый запущенный парк, который находится в нескольких верстах от города. В этом месте долина, которой как бы надоело быть только щелью в горах, расширяется до иллюзии маленькой равнины... Свободный, почти девственный лес приводит меня в восторг своей тишиной и свежестью. Кругом повсюду цветы всевозможных видов, желтые, красные, голубые, розовые, и, наконец, сквозь листву видишь небо.

После того, как мы долго ходили, я присел отдохнуть на небольшой лужайке, прислонившись спиной к стволу бука. Вблизи меня орнитологи выставляли на солнце свои белые зонтики, а кругом в тени мелькали золотые головки зверобоя... Я ни о чем не думал и только радовался покою и свету, которые мне давала природа. Роберт Гагман заснул тут же на постели из мха. Ах! как я был бы удивлен, если бы мне сказали, что мне сейчас предстоит сделать важное открытие в биологии.