Двадцатые годы
Шрифт:
— Ты ведь член волкомола, твоя фамилия…
— Кузьмин я.
— Заходи, заходи, — повторил Слава. — Есть хочешь?
— Тороплюсь, — сказал Кузьмин. — Я с лошадьми.
— Тогда говори, если торопишься, — сказал Слава. — Слушаем.
— Я за вами, — сказал Кузьмин, похлопывая кнутовищем по валенку, и повел подбородком в сторону окна. — Вона, лошади!
Слава, Железнов, Ушаков — все трое посмотрели в окно, в верхнюю не замерзшую часть стекла.
— Ух ты! — воскликнул Ушаков. — И выезд же у тебя.
Прямо
— За мной? — встревожился Слава. — А что у вас там случилось?
— Да так бы и ничего, мобыть, — весело отвечал Кузьмин. — Дашка Чевырева послала, просила съездить, он, говорит, знает, я ему обещала, а он мне…
Даша Чевырева, одна из немногих комсомольских активисток, секретарь Дросковского волкомола, единственная в уезде девушка, возглавляющая волостную организацию…
Что он мог ей обещать? Слава не помнил. Да и неотложных дел в Дроскове тоже как будто нет…
— Что я ей обещал?
Кузьмин хмыкнул, родинка у него подпрыгнула, подмигнул.
— А на свадьбу обещали приехать?
Слава сразу вспомнил. Вот тебе и штука! Когда в укомоле решили рекомендовать Чевыреву в секретари волкомола, уговаривал ее Ознобишин.
— Ты по всем статьям подходишь. Кончила вторую ступень (средние школы в те годы назывались школами второй ступени), грамотная, учителя тебя уважают, умеешь говорить с людьми, предлагали же тебе стать секретарем волисполкома, из пролетарской семьи (семья Чевыревой была одной из самых бедных в Дроскове), отец у тебя герой, погиб на посту, как настоящий коммунист (отца Даши Чевыревой убили кулаки за реквизицию у них хлеба), а потом ты девушка, нет у нас еще девушек на ответственной работе…
— Вот то-то что девушка, — возражала Даша. — Влюблюсь, выйду замуж, и вся моя работа насмарку.
— Почему насмарку? Не за старика же пойдешь! Как работала, так и будешь работать, все тебя поддержат…
— Баба не девка, — рассуждала Даша. — Девка кричит — ветер свистит, а бабу должны по всем статьям уважать.
— А тебя и будут уважать, — уверял Слава. — Да что там, мы тебя всем укомолом замуж выдавать будем, я первый приеду к тебе на свадьбу, без меня и не думай выходить…
Даша засмеялась:
— Обещаете?
— Обещаю…
Разговор шел как бы в шутку, а теперь вот напоминают и даже лошадей прислали.
— Серьезно, Чевырева замуж?
— Чего уж серьезнее… — Кузьмин обиделся. — За зря лошадей не пошлют.
— А за кого ж она?
— Да там у нас за одного, — безразлично сказал Кузьмин. — За Степку за Моторина. Парень ничего…
Ушаков и Железнов поняли, что Даша Чевырева идет замуж, но почему она прислала лошадей за Ознобишиным — им невдомек.
— Понимаете, ребята, обещал я, когда уговаривал ее идти на комсомольскую работу, — ответил Слава на взгляд
— А свадьба-то когда? — спросил Ушаков.
— Завтра.
— По-моему, ехать необязательно, — сказал Железнов. — Секретарь укомола по свадьбам ездит… Делать тебе нечего!
— Да я и сам думаю, что необязательно, — согласился Слава. — Да и в качестве кого я там буду?
— Дружкой будете, — засмеялся Кузьмин. — Венец над невестой держать.
Ушаков не понял:
— Какой венец?
— Как какой? Поведут молодых вокруг аналоя…
— Какого аналоя? — чуть ли не в три голоса вскричал президиум укомола, а Железнов еще добавил: — Это еще что за чертовщина?
Кузьмин не понимал своих собеседников, а те не понимали его.
Наконец слово за слово разобрались: Даша Чевырева собирается венчаться в церкви.
Одна из лучших комсомолок вступает в церковный брак, рубит под корень авторитет всей организации!
Тут уж Железнов и Ушаков сами потребовали, чтобы Ознобишин ехал в Дросково — призвать Чевыреву к порядку, объяснить ей все последствия…
Теперь поездка на свадьбу уже не развлечение, а необходимость!
Все трое взволнованы, церковь собирается нанести жестокий удар комсомолу.
— Значит, ребята, я поехал, — говорит Слава. — Тут уж…
— Пусти в ход всю силу своего убеждения, — напутствует Железнов. — Что-нибудь да значит комсомольская дисциплина, черт возьми!
— Сорви это мероприятие, — добавляет Ушаков. — Это же пережиток — праздновать свадьбы…
— Давно бы так, — соглашается Кузьмин, довольный тем, что Ознобишин все-таки едет. — Пережиток не убыток, погуляем, напляшемся…
Все, что говорилось тремя политическими деятелями, прошло как будто мимо него.
— Оденься потеплее, — советует Железнов. — Морозец еще играет.
— У меня с собой тулуп, — успокаивает Кузьмин. — Закутаем вашего начальника, никакой мороз не доберется.
Слава натягивает на себя все свои одежки, он уже испытан поездками по уезду, садишься в сани — погодка как будто мягкая, а потом так продерет…
— Эмма Артуровна, я уезжаю! — Слава стучит к ней в дверь. — Если кто приедет из уезда, пускай у меня ночуют, не гоните ребят.
Эмма Артуровна приоткрывает дверь.
— А вы можете за них поручиться?
— Могу.
— А сами далеко?
— В Дросково.
— Постарайтесь достать меда, — уныло просит она. — Надоел чай без сахара…
Она знает: просьба пустая, но повторяет ее на всякий случай.
Слава и Кузьмин садятся в санки…
Кузьмин осторожно выезжает за околицу.
И нет Малоархангельска, последние домишки нырнули в сугроб, одно снежное поле вокруг, без конца, без края, без единой впереди вешки.
Кузьмин привстает, натягивает вожжи и по-ямщицки кричит: