Двадцатые годы

Овалов Лев Сергеевич

— Степан Кузьмич, забирай парня. Только я думаю, что скоро, очень даже скоро придется товарищу Ознобишину перебираться к нам в Малоархангельск.

17

Это было как подъем на вершину горы.

Такое ощущение осталось у Славы Ознобишина, да и не у него одного, после уездной комсомольской конференции.

Он выступал на конференции дважды, Шабунин, вызвав Славу к себе накануне, прямо сказал ему: «Ты побольше, побольше выступай,

покажи себя молодежи».

Когда работа конференции шла к концу, в зале появился Шабунин.

Все понимали, что секретарю укома Донцову пора с комсомольской работы уходить, он уже более полутора лет стоял во главе уездного комитета, а по тем быстродвижущимся временам это был громадный срок; кто говорил, что Донцов переходит в систему народного просвещения, кто — что едет продолжать образование, но главная причина заключалась в том, что Донцову шел уже двадцать третий год, он женился, какой он деятель молодежного движения с семейством…

Шабунин намеревался сказать, что Ознобишина рекомендует уездный комитет партии, но его имя выкрикнули в разных концах зала.

Выбрали Железнова, уравновешенного и серьезного парня. Шабунин намечал его в заместители Ознобишину, рассчитывая, что он будет сдерживать горячего Ознобишина; Никиту Ушакова, юношу, казавшегося интеллигентом, хотя во всем уезде не было более бедной крестьянской семьи, чем семья Ушакова; выбрали Колю Иванова, в преданности которого партии нельзя было усомниться, и выбрали Соснякова.

Пришел Шабунин и на первое заседание укома, но пленум укомола и без подсказки избрал именно тех, кого намечал уездный комитет партии.

— А теперь, — сказал Шабунин Славе после заседания укомола, — одна нога здесь, а другая там, отправляйся в Успенское. Сдавай дела и обратно. Теперь твое время не принадлежит тебе самому.

Быстрая поездка Славе была обеспечена: в Успенское ехал уездный военный комиссар.

О таком выезде, какой был у военкома, на конном дворе уездного исполкома, вероятно, и не мечтали: пара караковых рысаков и пролетка на мягких рессорах.

— Ну-с, молодой человек, — сказал военком, — доставлю вас туда и сюда в сохранности, но времени на все дела — один день!

Расстояние в сорок верст они пролетели, и всю дорогу военком распевал романс об отцветших хризантемах.

— На военную службу не хочешь? — один раз только за всю дорогу обратился военком к Ознобишину. — Избавлю от Малоархангельска в момент, откомандирую в военное училище…

Но Слава избавляться от Малоархангельска не хотел.

Военком остановил коней перед волисполкомом.

— Прошу.

Слава побежал домой, застал Веру Васильевну за стиркой.

— Как ты долго!

— Мамочка, всего на пару часов!

— Когда же кончится эта спешка?

— Уезжаю

в Малоархангельск.

— Опять?

— Не опять, а насовсем.

— Как насовсем?

— Уезжаю туда работать!

— Как так? Ни посоветовавшись, ничего не взвесив…

— Мамочка, я подчиняюсь решению партии!

Не прошло и часа, как собрали заседание волкомола, следовало избрать секретаря вместо Славы. Он предпочел бы, конечно, чтобы его сменил Моисеев, но было очевидно, что Ознобишина сменит Сосняков, и Слава сам предложил избрать Соснякова секретарем волкомола.

— Думаю, Иван справится со своими обязанностями.

Сосняков вызывающе переспросил:

— Думаешь?

— Да, думаю, — сказал Слава, делая вид, что не замечает иронии Соснякова.

— Ну думай, думай…

А еще через час Ознобишин сдавал Соснякову дела.

— Печать. Учетные карточки. Протоколы. Планы…

Сосняков не торопясь перелистывал дела, точно Ознобишин мог недодать ему какой-нибудь протокол.

— Здесь тетради, карандаши…

— Ты от кого получаешь канцелярские принадлежности?

— От Дмитрия Фомича.

Сосняков задумчиво повертел между пальцами цветной красно-синий карандаш.

— Сколько ты получил в этом году цветных карандашей?

— Пять.

— А где же два?

— Исписал, — сердито ответил Слава. — Что еще?

— Керосин…

Волкомол уже давно перестал распределять керосин, культурно-просветительные учреждения снабжались керосином через потребиловку, и волкомол получал керосин наравне с другими.

— Керосин в бачке, у Григория.

Сосняков сходил взглянуть и на керосин.

Он не спешил, а Слава, наоборот, торопился, все меньше времени оставалось у Славы на то, чтобы побыть с матерью, а надо было еще проститься с Петей, с Иваном Фомичом и даже с сестрами Тарховыми.

Однако и придирчивость Соснякова исчерпалась, отпустил он Славу:

— Ладно, иди прощайся со своей буржуазией.

Всех, кто занимался умственным трудом, Сосняков подозревал в буржуазности.

Забежал в исполком, распрощался с Дмитрием Фомичом, с Данилочкиным.

Данилочкин добродушно пошутил:

— Улетаешь-таки?

— А где Степан Кузьмич?

Дмитрий Фомич недовольно поморщился, точно у него заболел зуб.

— Ищи ветра в поле! Сами подчас ищем, узнаем, в Бахтеевке, пошлем, а он уже в Туровце…

Побаивался Слава встречи с Быстровым, вряд ли тот одобрит переезд в Малоархангельск.

Уходя, столкнулся в дверях с Иваном Фомичом.

— Уезжаю, Иван Фомич.

— Далеко?

— В Малоархангельск!

— А я возлагал на вас другие надежды…

— Мама тоже упрекает меня, — сказал Слава. — Но ведь должен кто-то работать?