Двадцатые годы
Шрифт:
— Ну, я не знаю… Будет полная свобода, — начинает Франя. — Не будут венчаться, никто даже знать не будет, что кто-то поженился, может быть, муж и жена будут жить даже на разных квартирах…
— А дети? — спрашивает Слава.
— Дети? — Франя краснеет еще больше и опять на мгновение задумывается. — Детей вообще не будет!
— То есть как не будет?
— А зачем дети? — запальчиво спрашивает Франя.
— Но ведь человечество должно же как-то продолжаться?
— Ах человечество…
Она опять размышляет.
«Дура, — думает Слава. — Добьешься от нее толку!»
— Детей
Вот все проблемы и решены!
— Я к тебе вот по какому делу, — говорит Слава. — Возьми-ка еще раз эту книжку в женотделе. Вопрос интересует молодежь. Особенно переростков. Устроим в клубе диспут на тему о том, какая должна быть семья в коммунистическом обществе, и ты сделаешь доклад.
Франя разочарована, кажется, она придала вопросам Славы иной смысл.
— Какой из меня докладчик?
— Все мы плохие докладчики, — соглашается Слава, хотя сам о себе так не думает. — Учись выступать — это тебе официальное поручение. Учти!
Слава на работе шутить не любит, это Фране известно, и ей придется учесть…
— Так что готовься.
Поскольку диспут объявлен и докладчик назначен, Слава заходит в женотдел.
— Вы там давали какую-то книжечку Чевыревой. Секретарю Дросковского волкомола. Что-то там о семье. Не можете ли и мне дать?
Ему охотно дают, в женотделе полно этих брошюр, Слава берет несколько экземпляров, благодарит и уходит.
«А.Коллонтай. Семья и коммунистическое общество».
Он собирается выступить на диспуте, поэтому вечером садится за стол, берет тетрадь, карандаш, делает для себя выписки.
«Какая уж это семейная жизнь, когда жена-мать на работе хотя бы восемь, а с дорогой и все десять часов!»
«Ну и что из того? Мама ходила на работу, — думает Слава, — и воспитывала нас…»
«Семья перестает быть необходимостью как для самих членов семьи, так и для государства…»
Почему? Маленькая сейчас у Славы семья, только мама и Петя, а все равно ему тепло при одной мысли, что есть у него семья…
«Или это пережиток, — думает Слава, — и не нужно мне ни мамы, ни Пети?…»
И какая же ерунда дальше:
«Считалось, что семья воспитывает детей. Но разве это так? Воспитывает пролетарских детей улица…»
Ерунда! Нет ничего крепче рабочих семей, и какие отличные люди выходят из этих семей! Ленин тоже рос в семье, иначе он не стал бы таким хорошим человеком…
И что же автор брошюрки советует дальше?
«На месте прежней семьи вырастает новая форма общения между мужчиной и женщиной: товарищеский и сердечный союз двух свободных и самостоятельных, зарабатывающих, равноправных членов коммунистического общества… Свободный, но крепкий своим товарищеским духом союз мужчины и женщины вместо небольшой семьи прошлого… Пусть же не тоскуют женщины рабочего класса о том, что семья обречена на разрушение…»
И дальше:
«Сознательная работница-мать должна дорасти до того, чтобы не делать разницы между твоими и моими, а помнить, что есть лишь наши дети, дети коммунистической трудовой России… На месте узкой любви матери только к своему ребенку должна
Чудовищно! Даже собаки не обмениваются щенками!
"Моя мама, — думает Слава, — очень хорошая женщина, и к тому же она еще учительница, она любит своих учеников, и все-таки я и Петя для нее самые дорогие и близкие. А как же иначе? Ведь это она нас вырастила и воспитала. Многое помогло мне стать коммунистом, но ведь и мама тоже помогла…
Нет, что-то не то! Даша Чевырева умнее рассуждает, чем эта Коллонтай…"
Неправота Коллонтай становится ему очевидной. Он вспоминает доклад Шабунина о Десятом съезде партии. Ведь эта же самая Коллонтай выступала на съезде против Ленина, это она утверждала, что пролетариат влачит в Советской России «позорно-жалкое существование», это она пыталась опорочить Ленина в глазах рабочих, а теперь пытается лишить работниц всяких нравственных основ…
«Нет, такая мораль нам не нужна, — думает Слава. — Это не коммунистическая мораль…»
Утром Ознобишина вызвал Кузнецов.
Слава пришел к нему с книжкой Коллонтай в руках.
— Что это вы за диспут затеяли?
— О семье, — объяснил Слава. — Какая семья будет в коммунистическом обществе.
— О семье! — Кузнецов поджал губы. — Самое время! Скоро налог собирать, а вы об отвлеченных материях…
— На собраниях часто задают вопросы на эту тему.
Кузнецов насмешливо смотрел на Славу.
— И что же ты скажешь о семье?
— Не знаю, — честно признался Слава. — В общем-то я за семью, хотя в книжке совсем обратное.
Кузнецов прищурился.
— Что еще за книжка?
Слава протянул ему брошюру.
— А!… — Кузнецов небрежно отбросил ее от себя. — Не очень-то доверяйте этой книжонке.
— А как же быть? — возразил Слава. — Ведь это официальное издание. Госиздат…
— Мало ли глупостей у нас издают… — Кузнецов рассердился. — Напорола вздорная баба невесть чего, а у нас и рады… — Он строго посмотрел на Ознобишина. — Садись, слушай и усвой то, что я тебе скажу. Раз уж затеяли, проводите свой диспут, но… Поменьше о свободной любви. Семья — это первичная ячейка общества. Говорите о воспитании подрастающего поколения, о нравственности, но увязывайте все это с нашей борьбой, с практической работой, не забывайте, что живем мы не в безвоздушном пространстве.
Слава согласно кивал, но помнил ленинскую речь на съезде комсомола, и то, что советовал Кузнецов, отвечало тому, что говорил Ленин.
— Кстати, кто докладчик? — осведомился Кузнецов.
— Вержбловская.
Кузнецов поморщился.
— Что за выбор? Надо кого-нибудь посерьезнее.
— Девушек тоже надо привлекать, — оправдался Слава. — Женская в общем тема…
— Ну что она там начирикает? — Кузнецов поморщился, предложил: — Возьмись-ка лучше ты сам?
— Я и так выступлю, — возразил Слава.