Двадцатые годы
Шрифт:
— Попросим отдел народного образования оплачивать Ушакову из средств, ассигнованных на внешкольную работу…
Ушаков сидел расстроенный и счастливый, выговор он заслужил, но снисходительность товарищей говорила о многом.
И только в конце заседания Коля Иванов спросил:
— А все-таки, ребята, кто же написал эту анонимку?
— А ты как думаешь? — обратился Железнов к Ушакову.
— Не знаю, — искренне признался Ушаков. — Ни на кого не могу согрешить.
— А все-таки? — настаивал Иванов. —
Ушаков задумался.
— Пожалуй, что и есть…
И дал достойный и правильный ответ:
— У меня те же враги, что и у Советской власти.
32
Точно руки обиженных женщин, тянутся хрупкие ветви кленов, трепещут в воздетых кверху руках желтые и розовые платочки, а ниже поникли кусты шиповника, листва облетела, но еще блестят на солнце покрытые лаком оранжевые ягоды, будто кораллы развешаны на ветвях, а еще ниже островки повядшей серо-зеленой травы, пахнущей зверьем, лесом, изморозью. Последние причуды осени.
Федосей приколачивает у крыльца отставшую дощечку — тюк-тюк по гвоздику, тюк-тюк по гвоздику…
Вот уж кто заботится о сохранности астаховского дома, будто век ему в нем коротать!
Нет, чтобы подумать о себе, — полураздет, полуразут, ведь зима на дворе…
— Боишься, Федосыч?
— Кого?
— Зимы, Федосыч.
— А чего ее бояться? Смена времен…
Слава в Успенском, получил недельный отпуск «по семейным обстоятельствам» — «надо повидаться с мамой, тысячу лет не видел», — да и, кроме мамы, есть с кем еще повидаться, а сам все говорит и говорит с Федосеем…
Вошел в дом, в комнату, где жили мама и Петя, мама сидела за столом, проверяла тетради.
— Откуда ты?
— Приехал повидаться с тобой.
— Но ведь и не без дела?
— Без дела!
Он приник к матери, поцеловал руку, потерся головой о ее волосы…
— Надолго?
— На неделю.
— Ты давно не баловал нас с Петей своим присутствием…
Какая мама хрупкая и трогательная! Он давно уже перерос маму, впрочем, не так давно, — давно ли он вместе с мамой цеплялся за вагонные поручни, и мама умоляла пассажиров пожалеть замерзшего ребенка…
— Ну а как вы?
— Как видишь, живем.
Мама не вдавалась в подробности.
Достал из портфеля коробку конфет и бутылку сухого крымского вина — скромные дары нэпа, появлявшиеся иногда в Малоархангельске.
Мама укоризненно покачала головой:
— Ты бы лучше купил себе носки.
— Петя на хуторе?
— Как всегда.
— Кто вместо Ивана Фомича?
— Евгений Денисович, сразу же занял его квартиру.
— Ирина Власьевна уехала?
— Еще летом.
— А как он с тобой?
— Вежлив и равнодушен.
Разговаривали обо всем и ни о чем, перескакивали от предмета к предмету.
— Мама, я пройдусь?
— Ну
Заходит к Тарховым. Отец Валерий возится в огороде. Соня играет на старом клавесине. Нина читает.
Идет навестить Введенского. Дверь забита крест-накрест досками. Уехал? Слава об этом еще не слышав.
Не выдерживает и заходит в исполком, хотя дал зарок не появляться попусту в исполкоме.
Там мало что изменилось, за своим дамским столиком Дмитрий Фомич, а за столом Быстрова Данилочкин.
— Прибыл порастрясти наш молодятник? — спрашивает Данилочкин.
— Да нет, Василий Семенович, — отвечает Слава. — Отпуск, приехал повидаться с мамой. Погуляю немножко, отосплюсь.
— Добро, — соглашается Данилочкин. — Да и за девками пора уже тебе бегать, эвон как вымахал, был воробьем, а стал соколом.
— Ну какой из меня сокол, — смеется Слава.
Однако он не избегает встреч, нет, не с девками, а со старыми товарищами, заходит к Ореховым, к Елфимовым, к Кобзевым, все уже повзрослели, у каждого свои интересы, но с Ознобишиным говорят охотно и откровенно.
Вечером мама отпраздновала приезд Славы, вернулся с хутора Петя, сели за стол втроем, откупорили вино, разлили по чашкам.
— Я даже вкус вина забыла, — сказала мама.
Утром Петя позвал Славу на хутор:
— Походим по саду, поможешь перебрать яблоки.
— Попозже, — сказал Слава. — У меня в Успенском дела.
Павел Федорович выглядел пришибленным, еще сильнее пожелтел лицом. Зато Марья Софроновна располнела еще больше.
— Завтракать с нами, — пригласила Марья Софроновна.
Слава отказался:
— Меня Сосняков ждет.
Соснякова помянул ради отговорки, но тот сам неожиданно пожаловал к Астаховым.
— Слав, чего ж ты, второй день здесь, а в волкомол не заходишь?
Волкомпарт и волкомол помещались уже в разных комнатах, дядя Гриша нашел себе вдову, переселился, в его половине расположился волкомпарт, а волкомол остался в старом помещении.
— Просторно стали жить, — похвалил Слава.
— Полный порядок, — самодовольно подтвердил Сосняков.
Новый стол в волкомоле, новые стулья и незнакомая девица с русой косичкой и в белой блузочке.
— А это кто?
— Технический секретарь.
— Откуда?
— Из Коровенки, Таня Савичева.
— Что-то не помню.
— А мы ее недавно приняли в комсомол.
При Ознобишине технического секретаря не было, сам справлялся со всей канцелярщиной, волкомол при нем часто бывал на замке, а теперь, видно, девчушка эта сидит здесь весь день.
— На какие шиши ее содержите?
— За счет волнаробраза, числится уборщицей школы.
— Дела наши хочешь посмотреть? — Соснякову явно хотелось похвастаться своей канцелярией. — Дай-ка, Таня, папочку с протоколами.