Двадцатые годы
Шрифт:
Просто так спросил, наудачу, или видел, как Славушка доставал конфету? Леденцы принадлежали Фране, но неудобно стало, что его заподозрят в скупости, он поколебался, отсыпал полгорсти попутчику.
— Красота! Коммунист всем должен делиться, — сказал тот. — Это мне надолго…
Сложил леденцы в бумажку и запрятал в карман шинели. Отхлебнул кипятка, пососал леденчик, еще отхлебнул…
— Красота!
Однако одной кружкой не напьешься, теплая вода не утоляла жажды, хотелось холодненько-расхолодненькой…
Сухонькая особа смотрела на свою кружку так, точно это драгоценный фарфор. Принялась пить сама. Насыпала на бумажку каких-то бурых катышков.
— Кашка
Слава отрицательно замотал головой:
— Я не люблю сладкого.
Наступил вечер, в вагоне делалось все более душно, просто невозможно дышать, сухонькая особа даже читать перестала, до чего, кажется, неутомима, а перестала. Душно, как в африканской пустыне…
Хотелось пить, всем хотелось, даже лень говорить. И вдруг звякнула кружка о бидон — поезд остановился.
— Стоим?
— Стоим.
— В чем дело?…
Пошли выяснять.
«Машинист отцепил паровоз и уехал». — «Зачем?» — «Сказал, скоро вернется». — «А где мы?» — «Где-то, говорят, возле Мохова». — «Зачем уехал?» — «Разве они объясняют?…» — «Воды, говорят, набрать». — «Наберет и вернется». — «Не мог набрать в Орле?» — «Значит, не мог». — «А здесь воды нет?» — «Есть колодец…»
Машинист увел паровоз в сторону Мохова. Поезд стоял посреди степи. Кто-то обнаружил колодец. Тут же возле линии, за насыпью. Потянулись к воде.
Славушка подошел к сухонькой особе.
— Разрешите сходить по воду?
— Только не давайте пить из бидона, — предупредила она, — столько нехороших болезней…
Она бы не дала бидона, да самой, видно, хотелось пить.
Человек с бантом и мальчик заторопились. Впрочем, шинель с бантом спутник Славы оставил в вагоне, был он в суконной гимнастерке, таких же штанах, в брезентовых сапогах и без банта.
Возле колодца толклось немало пассажиров, всем хотелось пить, но посуды ни у кого. Спутник Славы заглянул в колодец. Далеко до воды! Над колодцем ворот с накрученной цепью, ведра нет, как ее достать? Еще кто-то заглянул, чиркнул спичкой, бросил вниз, спичка тут же погасла.
— Метров тридцать, — определил кто-то.
— Уж и тридцать, — возразил кто-то еще. — И двадцати нет.
Люди похлопывали ладонями по круглой стенке, точно колодец живое существо.
Как достать воды? Кто-то протянул руку с большой стеклянной бутылью.
— Тебе чего?
Бутыль хорошая, вместительная, в нее много воды войдет.
— Привязать.
Вокруг засмеялись.
— Дурной, бутылку разве цепью обвяжешь?
Засмеялись еще громче.
— Ничего, ребята! Сейчас напьемся, — сказал спутник Славушки. — У нас бидон. — Вытащил из кармана шпагат, привязал бидон к цепи, проверил, хорошо ли держится, скомандовал:
— Крути!
Кто-то схватился за ручку ворота.
— Раскручивай, раскручивай…
Цепь звякнула, пошла, до воды неблизко, разматывалась, разматывалась. Люди заглядывали в колодец: скоро ли?
Всплеск!
— Дошел!
— Набирай, набирай.
— Тяни.
— Что-то больно легко.
— Да он отвязался!
Поболтали цепью в воде. Брякает о бидон.
Славушка обмер. Впрочем, спутник его тоже, кажется, обмер. Как вернуться к владелице бидона?! Она Керзону не давала спуску, а что же сделает с ними?
— Вот это да!… — озабоченно пробормотал спутник Славушки.
— Что да?
— Белых генералов не боялся, а ее боюсь, она у меня последние кишки выгрызет…
Славу осенило, он схватился за цепь.
— Я спущусь…
— Очумел? — сказал кто-то. — Не удержишься!
— Погоди, погоди, — задумчиво сказал
Нашел возле колодца палку, обломал, обвязал цепью.
— Садись верхом, держись за цепь, а мы потихоньку…
Слава ухватился за цепь. Как на качелях. Повис над водой, ворот крутится. Медленно, осторожно. Только бы достать этот ведьмин бидон! Теперь он называл про себя владелицу бидона не иначе как ведьмой. Пропажу бидона она не простит. Конечно, сделать ничего не сделает, но как-то совестно вернуться без бидона. Цепь раскручивается. Вверху небо. Серо-сизый туманный клочок. Славушка отталкивается от стенки. Круглая, мокрая…
— Ну что? — гудит откуда-то сверху чей-то голос.
— Спускай, спускай!
Коснулся ногами воды.
Цепь вздрогнула, замерла.
— Стой!
Наклонился, пошарил рукой… Вот! Он даже видит бидон. Нащупал ручку. Не забыл, что надо принести воды. Зачерпнул.
— Тяни!
Все произошло в одно мгновение. Прозвучал гудок паровоза и оборвал мерный скрип ворота. Цепь скользнула вниз, и Славушка погрузился в воду.
Сперва он ничего не понял, ушел по пояс в воду, ухватился обеими руками за цепь и закричал что есть сил:
— Да тяните же!
Но никто уже не тянул, тишина вверху, и снова загудел паровоз.
Его бросили! Все кинулись к поезду, побоялись остаться…
Надо вылезать самому. Он протянул руку вверх, и цепь еще на два звена ушла в воду. Держись…
Брошен! Один! Ноги в воде. Он утонет… В одно мгновение перед ним пронеслась вся его жизнь. Так говорится. Гм… Пронеслась… Перед его глазами… Но его глаза могли созерцать только стенки колодца, да и не стенки, а одну бесконечную стенку. Впрочем, он и эту одну-единственную стенку видеть не мог, потому что висел в смутном ночном сумраке. Жизнь пронеслась перед его духовным взором… Глазом? Оком? Взором?… Перед духовным взором. А что есть духовный взор? И какой такой духовный взор может рассмотреть жизнь, даже свою собственную? Да и есть ли надобность ее рассматривать? Его жизнь оборвется, как цепь, на конце которой он висит. Все-таки он попытается выбраться, хотя заранее знает, что сорвется. Столько раз рисковать жизнью, чтобы погибнуть в этом дурацком колодце! Черт бы ее забрал, эту ведьму вместе с ее бидоном… Самое удивительное, что он больше не хочет пить. Не пил и не хочет. Единственно, кто будет обо мне жалеть, так это мама. Не пил и не хочу. Высота — понятие абстрактное, а вот глубина подо мной вполне реальна. В ней я и погибну. Мама бы меня раздела, растерла водкой, дала бы чая с малиной… Сойдет архангел с неба и вострубит божий глас… Черт побери, он и в самом деле трубит! Поезд уходит, а он остается неподалеку от полустанка Мохово. Погиб под Моховом, и никто о том не узнает. Пропал без вести по дороге из Орла… Куда? В вышину и в глубину! «Вперед, заре навстречу, товарищи!…» Вот тебе и напились! Дожидаться до утра или сейчас выкарабкиваться? Клочок бы неба сейчас, хоть какой-то ориентир…
И тут раздался глас архангела… Сколько времени болтался он здесь на цепи? Пять минут? Час? Три? Вечность?…
— Эй ты, парень?! Не утонул?… Цел?…
— Цел… — Голос Славы осип от волнения. — Тяни…
— Держись, парень… — Цепь натянулась, задрожала. — Да бидон не забудь…
Ах еще и бидон!…
Он нашел этот чертов бидон, схватил за ручку, зачерпнул воды.
— Да тяни ты…
Цепь напряглась, качнулась, и Слава поплыл вверх.
— Держись, держись…
Ночь. Не так чтоб очень темно, даже светло после колодца. Его спутник по вагону хватает его, прижимает к себе, помогает стать на землю.