Две недели
Шрифт:
А утром, он еще спал, пришел сосед со второго этажа, Галин муж Колька. Надо привезти лодку с лодочной станции. Он не уважал Кольку, хвастуна и пропойцу; что за человек — утюга самому не починить, но раз просят помочь, отказать как-то грешно.
На лодочной станции повстречались старые друзья — где их только не встретишь! То да се, слово за словом, рублем по столу, как с друзьями не трахнуть. И пошло, и поехало. День за днем. Такая карусель закрутилась, насилу он из нее вырвался.
8
Отворяя
— Пришел, — как бы самой себе сказала она. — Где пропадал-то?
— Дела. — Карташов повесил кепку на проволочную вешалку, стал у печки, закурил. На щеке у Лизы лежал розовый отсвет, на лбу блестело несколько капелек пота, а губы и глаза поигрывали скрытой и рвущейся наружу улыбкой. Казалось, так было всегда: пришел, стоит у печки, курит. И так же когда-то варился суп, он даже знает наперед, что сейчас скажет или сделает она.
— Миша, — сказала Лиза вполголоса.
— Что? — отозвался Карташов.
— Ничего, ничего, — поспешно, как будто боясь проговориться, сказала она. Ей хотелось спросить о многом: почему его долго не было, и женат ли он, и где работает, почему сегодня не в свитере, и еще о чем-то но она не решалась.
Поворачивая картошину, Лиза быстро спускала с нее неровную двухцветную ленточку кожуры.
— Лихо у тебя получается, в армию бы тебя. Там бы ты дала шороху. Вот у нас в части на шестьсот человек надо было картошки начистить.
— А как же вы чистили?
— Мы? У нас картофелечистка была. ГАЗ-69 с передним ведущим мостом. Затаришь в нее два мешка, картошины оттуда, как гильзы отстрелянные, вылетают.
Лиза внимательно посмотрела на него.
— Ой ты, пустомеля. Врешь ты все. — Она докрошила последнюю картошину и собирала ложкой накипь, бурыми ошметками бурлившую у края кастрюли.
— Почему все? — метнув в ведро зашипевший окурок, сказал Карташов и шагнул к ней.
— Стой где стоишь. — Лиза выставила навстречу ему руку. — Лучше ври чего-нибудь, а не подходи. Не дашь обед сварить.
Карташов отвел ее руку и левой рукой обнял со спины, пониже лопаток, чувствуя, как шерстинки на кофте цепляют за мозолистую кожу ладони.
— Миша, а ты с женой не живешь? — вдруг спросила она.
Карташов правой рукой увернул фитиль керосинки.
— Не сошлись характерами.
— А со мной, думаешь, сойдешься? — насмешливо и твердо сказала она и вывернула фитиль обратно. — Не просят тебя.
Карташов молча сильнее привлек ее к себе и, чувствуя, как безмолвно и сразу она прижалась к нему, осторожно поталкивал ее в залу.
Лиза забыла, что кровать близко, робко охнула, наткнувшись на нее, присела на край и выронила ложку, которую все еще держала в руке. Карташов приблизился к ней, чтоб поцеловать, и заглянул в запрокинутые, с чуть вздрагивающими веками глаза. Они смотрели на него пристально
— Что? Скажи, — шевельнул губами Карташов. Лиза испуганно пожала плечами.
Никогда раньше не мог он и подумать, что можно столько увидеть в глазах.
— Нет, нет, — вдруг громким, грубым голосом сказала она, встала и, поправляя юбку, отошла к окну.
Карташов долго молчал, молчала и Лиза, лишь слышно было, как булькает на керосинке суп.
— Лиза…
Она недоумевающе, будто видела его в первый раз, взглянула на него и опять отвернулась к окну. Хоть бы слово сказала.
Надо мотать отсюда. А думал, что она ждет его. Надеялся. Ему вспомнилась та унизительная сцена, когда он, как клоун, бежал, торопился за ней с дурацкой выскальзывающей бутылкой. Сидел тут, пиво распивал, разглагольствовал.
Карташов за четыре шага дошел до двери, помедлил секунду, снял с вешалки кепку, пнул дверь и вышел. Постоял в коридоре. Вернуться? Чего она, ведь взрослая баба. Нет. Нечего тут ловить, пусть ломается, сколько хочет. И, выругавшись, громко топая — слушайте соседи! — он пошел прочь.
9
Только затихли его шаги, Лиза составила горшок с фикусом на пол, табуретку придвинула к окну, открыла широкую форточку и долго смотрела, как уходит он, мелькая среди прохожих.
Как странно и удивительно началось их знакомство. Как будто кто подстроил их встречи. Разве не удивительно, что они встретились в магазине. Ведь и раньше встречались, наверное, сталкивались в дверях, стояли в очереди в кассу, но, как в потемках, не замечали друг друга. Удивительна была и встреча на картошке. И странный сон, который приснился ей накануне.
В этот день была годовщина смерти дочки, и снилось ей, что шьет дочке распашонку, а выходит мужская рубаха. Сроду не шила мужских рубах, а получается хорошо. Отворяется дверь, кто-то вошел. Она спросила, кто — ей не ответили. Взяла ножницы и вышла на кухню — никого. Выглянула в коридор — и там никого. Вернулась в комнату и замерла от ужаса: у кровати стоит мужчина. Замахнулась на него, но в руке у нее оказались не ножницы, а цветок, чудесный летний цветок — длинненький мохнатый стерженек с зеленовато-розовыми бледными лепестками…
И когда на картошке она увидела Карташова, хоть он и был как все — так же пил, курил и ругался, она вспомнила сон. Но у того мужчины были злые потемневшие глаза, а Мишка веселый, озорной.
У двери послышались возня, шум. Лиза спешно поставила фикус на место, оправила кровать. Он?
— Заходи, заходи, Костенька, — говорил у открывшейся двери молодой смеющийся голос, — заходи, холод ведь идет. Тетя Лиза тебя забранит.
Это молодые соседи, Аня и Николай, опять вели к ней своего сына, полуторагодовалого Костю.