Две недели
Шрифт:
— Не забраню, не забраню, — кротко улыбнувшись, сказала Лиза кудрявенькому на толстеньких кривоватых ножках Косте. Но Костя закапризничал и не хотел перешагивать порог.
— Тетя Лиза, — попросила Аня, — посидите, пожалуйста, с ним, у нас культпоход в театр. Мы бы раньше зашли, да у вас кто-то был.
— Посижу, посижу, — покраснев, ответила Лиза.
Аня переставила маленького упрямца через порог и, не обращая внимания на его рев, внесла в комнату и поставила на стол бутылочки с кефиром, игрушки, на угол положила две большие фланелевые пеленки, несколько сухих колготок и клеенку.
—
— Нет, я в чужой комнате хозяйничать не буду. Укладу у себя на кровати, а вы потом перенесете к себе.
Лиза не раз сидела с Костей, бывало, и маялась с ним, когда спокойный, веселый мальчик начинал капризничать и плакать. За труды Аня с Николаем подарили ей картинку, что теперь висела на перегородке. Что-нибудь другое она отказывалась взять.
Только мать с отцом ушли, Костя сразу успокоился и полез к Лизе на колени, чтоб она играла с ним. Лиза рассказала ему «Сороку-ворону», и Костя заранее ежился и забавно, тоненько визжал. Наигравшись на коленях, Костя попытался засунуть Лизе палец в рот, но Лиза, смеясь, отворачивалась, и Костя с коленей перебрался на кровать. Лиза встала и ходила у кровати, оберегая шалуна.
Всю жизнь она была с детьми. Когда мать умерла, на руках у нее остались брат и сестра. Чего стоило вырастить их. В детдом их она отдать не могла, а из интерната они на третий день прибежали в слезах: «Лизочка, сестричка, мы тебя всегда, всегда слушаться будем, не отдавай нас. Нам без тебя скучно». И пришлось ей быть им за мать, а вскоре она и сама стала матерью. Накорми всех, одень, постирай, в баню своди, проследи, как уроки сделаны, помири, когда поссорятся, поиграй с ними, повесели. А какое тут веселье… Сядешь, задумаешься. Одна. Денег не хватает. То дочка заболеет, то молоко пропадет. Солдат, отец дочки, уехал — и с приветом. Чего он ей не обещал, чего не сулил. А после его отъезда стали к ней было захаживать его друзья. Вроде как по старой дружбе. Выгнала она их однажды и весь вечер ревела. А потом и дочка умерла…
Всю свою жизнь она хотела рассказать ему, все, что залежалось в душе за долгие годы одиночества и тоски. Не было у нее подруг, не сходилась она с ними. А так хочется встретить человека, которому легко рассказать о себе, не боязно и не стыдно довериться. Не все забывается и обессиленное временем безвредно оседает в душе: неразделенные страдания томят чуткую душу и резкими возвратными уколами ранят ее. Надо человеку отворить душу, скинуть тяжесть гнетущих воспоминаний, чтобы можно было мечтать о будущем и жить настоящим.
10
Отпуск шел своим чередом. Заглянули к нему на днях мужики с бутылкой. Он провел их на кухню, сготовил закусить, а сам пить не стал. Есть неотложные дела по хозяйству. Одну стопочку, правда, выпил, как говорится, для запаха, чтоб мужики не подумали чего. И хватит! Надо успокоиться, передышку взять. А то и спиться недолго. Как Алик Тихонов. Вместе в школе учились. Деловой человек был — инженер, институт закончил, а сейчас дошел до ручки: кочегаром вкалывает. Конечно, и кочегар — работа нужная, кто-то должен котлы топить но если можешь быть хорошим инженером, не штаны в конторе
Он вставил два стекла в зимние рамы — в конце марта была катавасия, зашли какие-то алкаши насчет стакана, он дал им, а они вместо благодарности оборзели, пришлось вышибать их с боем из квартиры; перекрыл сарайку, починил половицу на крыльце, съездил на кладбище, изобиходил там могилы отца с матерью. На обратном пути с кладбища разговорился он в автобусе с женщиной — воспитательницей из детсада. Посетовала она: никак не удается им песка для детей привезти. На другой день скатал он на работу, договорился с одним шофером и привез в детсад самосвал чистого речного песка. Пришлось, конечно, шоферу свою пятерку отдать, да не жалко, не столько в другой раз пропиваешь.
Думалось: за заботами и трудами привычно протечет время, но минуло всего три дня. Ну и что, а к ней ни ногой!
«Ох, Лизка, Лизка!» — вспоминал он ее. Теперь его особенно бесило и возмущало то, что она угощала его глазуньей. Заманивала. Думала, бич бездомный, пьяница горе-горький, накормлю, и Вася! Будет похаживать, куплю глазуньей.
«Что я, ее глазуньи дешевой не едал?!» Он с грохотом вытащил из духовки сковородку. Вскоре растопилось, зашипело и забрызгало масло. Только бы тюкать яйцо боком о край сковородки и, разламывая его на половинки, выпускать на скользкое сковородное дно упругую массу белка и желтка.
А яиц-то нет, не куплены!
Он в сердцах затолкнул сковородку назад в духовку.
Все, довольно! Наплевать и забыть! Но забыть было не просто. За что ни примись, воспоминания окольными путями приводили к ней. Вставляет он те же стекла и думает: кажись, у ней правое верхнее стекло в раме треснуло. Перекрывает сарайку, а в голове: интересно, у нее сарайка не течет?
Даже принявшись за мытье недельной посуды и отскребая ногтем намертво приклеившуюся рыбную кость, он не мог уйти от мыслей о Лизе. Хорошо ему воду на газе греть, пять минут — и чайник готов, а ей-то с керосином каково?
В детстве он бегал с трехлитровым бидончиком в «керосинку» к пристани. Сейчас на ее месте четырехэтажный дом с хлебным магазином. В «керосинке» постоянно был грустный, одуряющий керосиновый запах. Почему-то думалось, что так должны пахнуть пальмы, нарисованные на коробках, продававшихся тут же в «керосинке». А сколько всякого другого добра было на полках! Мотки фитилей разнообразнейшей ширины, бокастые, с длинными трубчатыми шеями стекла к лампам, страшные бутылки денатурата, ведра, лопаты, напильники, гвозди, заманчивые и недоступные перочинные ножички, фонарики, однажды даже вкусно пахнущий новыми ботинками хомут.
И откуда у плешатого дядьки берется столько сиреневатого, пахучего керосина, что сколько он его ни черпает литровым черпаком, керосин никогда не кончается. Воображение рисовало что-то необыкновенное, фантастическое, но, зайдя случайно за «керосинку», он увидел отпотевшую ржавую цистерну на чурбаках и подходившие к «керосинке» трубы.
Часто потом бывало в жизни: заранее радуешься чему-нибудь необычайному, мечтаешь, ждешь, а в конечном итоге получается, что ничего нет, из-за чего стоило бы волноваться, все сводится к ржавой цистерне и знакомым неизбежным трубам.