Две жизни одна Россия
Шрифт:
Через четверть часа после нашего возвращения с прогулки меня вызвали на допрос.
После воскресной беседы и предъявленного обвинения я особенно опасался этого допроса в понедельник. Сергадеев ожидал меня, как обычно, сидя за столом, в своем сером свитере. Кивнув мне, он сразу сказал:
— Звонила Ваша жена насчет нового свидания. Я предложил ей сегодня, но она заявила, что нездорова и лучше это сделать завтра.
— Нездорова? — переспросил я. Неужели это результат перенесенного волнения? Не слишком похоже на нее. — А что с ней?
— Не знаю, — ответил Сергадеев. — Говорит, плохо себя чувствует.
Может быть,
— А пока что, — продолжал Сергадеев, закурив и выпуская струю дыма, — мне хотелось бы узнать о Ваших взаимоотношениях с Полом Стомбау.
— Стомбау? — переспросил я. — Не знаю ничего. Никогда его не встречал.
Но я знал это имя. Тот самый Стомбау, который был выслан из Москвы в те дни, когда я и Руфь ездили в отпуск в Финляндию.
— Продолжайте, — проговорил полковник, раскрывая папку.
Нас прервал настойчивый звонок одного из четырех телефонов у него на столе.
— Сергадеев! — рявкнул он в трубку и, послушав с полминуты, насмешливо сказал: — Нет, еще не окончили. Возможно, у Вас в Америке дело было бы давно уже в суде. А у нас тут свои порядки.
Он с треском опустил трубку, взглянул на меня.
— С тех пор, как Вы сообщили мой номер телефона, отбоя нет от Ваших дружков. Не понимаю, почему это дело кажется им таким уж интересным. — Он попытался умерить свое раздражение и добавил: — Давайте вернемся к Стомбау.
— Но послушайте, я его никогда не видел, — повторил я. — Впервые услышал это имя, когда находился в Финляндии. Тогда же узнал о его аресте, а через несколько месяцев прочитал в газете, что он связан с каким-то советским гражданином.
— С Толкачевым, — сказал Сергадеев, подчеркивая эту фамилию и пристально глядя на меня. — Стомбау обрабатывал Толкачева.
В ту пору я знал о Толкачеве не больше, чем о Стомбау. Единственное, что мог припомнить под нажимом Сергадеева: сообщение ТАСС в сентябре 1985 года о том, что Толкачева задержали при передаче какой-то очень важной секретной информации Полу Стомбау. Но это, как выяснилось впоследствии, когда я вернулся в Штаты, была лишь малая доля истины. На самом деле, Толкачев оказался одним из самых значительных агентов ЦРУ, когда-либо завербованных в Советском Союзе.
"Адольф" — под этим именем он числился в американской разведке — был далеко не рядовым служащим, а занимал весьма высокое положение среди людей, занятых разработкой советской оборонительной программы и ответственных за развитие авиационной радиоэлектроники, радарной и прочих систем. Говорили, что именно он дал сведения ЦРУ о том, что Красноярская радарная установка предназначена не только для слежения за спутниками, а является одной из существенных частей общей космической оборонной системы и создана в нарушение договора с США о системах противоракетной обороны. Контакты Толкачева с ЦРУ начались еще в годы правления администрации Никсона. С помощью миниатюрного фотоаппарата он переснял сотни — возможно, тысячи — технических схем и документов, пока не был раскрыт и арестован. Подобно Олегу Пеньковскому в 60-х годах, Толкачев обратился к шпионской деятельности из идеологических соображений. Напуганный и возмущенный агрессивной военной политикой Советского Союза, он рассматривал Соединенные Штаты как единственную контрсилу, способную противодействовать Кремлю и удержать мир в состоянии равновесия, и не хотел, чтобы Вашингтон был застигнут врасплох.
Даже не зная всех этих подробностей, я бы понял, куда клонит Сергадеев. Полковник намеревался привязать и меня к разведывательной деятельности Пола Стомбау. Это дало бы возможность советскому правительству утверждать, что я представляю из себя еще одно немаловажное звено в шпионской цепочке, включающей Толкачева, Стомбау и кого-то там еще. Такая тактика должна была сослужить двойную службу: дать им перевес в деле с Захаровым и одновременно обратить всеобщее внимание на "грехи" ЦРУ в то самое время, когда КГБ подвергается все большим атакам со стороны Вашингтона в связи с усиливающимся экономическим и промышленным шпионажем.
Допрос продолжался; Сергадеев не оставлял попыток загнать меня в тупик с помощью "хитрых" вопросов.
— … С какими еще сотрудниками ЦРУ, помимо На-тирбоффа и Стомбау, были Вы связаны? — спрашивал он.
— Я не был связан ни с кем из их сотрудников, — ответил я, — потому что не знал и не знаю, кто в нашем посольстве работает на разведку.
Сергадеев недоверчиво хмыкал и называл все новые имена, среди которых были Майкл Селлерс и Эрик Сайтс (два сотрудника посольства, которых выслали впоследствии из Союза по обвинению в шпионаже). Он требовал, чтобы я рассказал о них все, что знаю. Но я не был с ними знаком, о чем и пытался сказать ему, однако он продолжал настаивать на своем.
Наконец я решился прервать его, чтобы хоть немного отдохнуть от непрерывного давления.
Я спросил:
— Вот Вы все время упоминаете Натирбоффа. А кстати, где он сейчас?
— Кто? Мурат? — Сергадеев улыбнулся.
То, что он назвал одного из шефов разведки по имени, показалось мне диким. Словно они были закадычными друзьями. Но в этом сюрреалистическом мире шпионажа и контршпионажа все так смешалось, и люди настолько перезнакомились, что между КГБ и ЦРУ вполне могли развиваться какие-то дружеско-порочные взаимоотношения.
— Эх, Мурат, — вздохнул Сергадеев. — Бедный Мурат. Ему пришлось уехать из Москвы через три дня после Вашего ареста.
Его снисходительное сожаление говорило о том, что он видит в Натирбоффе вполне приемлемого коллегу по профессии, но которому не повезло. Куда же ему тягаться с его собратьями из КГБ?!
Ненадолго отвлекшись от своей основной линии, Сергадеев продолжал свой нажим.
— Николай Сергеевич, — сказал он, — Вы говорите, что не знали ни одного сотрудника ЦРУ. Мне трудно поверить Вам. Скажите наконец правду, где Вы встречали Стомбау?
— Я никогда с ним не встречался.
— Но у нас есть все основания считать, что это далеко не так. — Он помолчал, глядя на меня с любезной улыбкой. — Нам достоверно известно, Николай Сергеевич, — продолжал он, — что Стомбау звонил по телефону отцу Роману и свой разговор с ним начал такими словами: "Я друг Николая"… Откуда мы знаем? Разговор был записан на пленку… Отсюда следует, что Вы приятели и работали вместе. Или есть другие объяснения?
Его слова меня ошеломили. Неужели это могло быть правдой? Стомбау звонил Роману и упоминал мое имя? Нет, Сергадеев наверное лжет! Это очередная ловушка… Но худшее было впереди.